Том Годвин - Вирус бессмертия (сборник)

— Кто они? — спросила мисс Фри. — Чего они хотят?

— Кто знает? У сумасшедших жителей нашей страны всегда найдется тысяча и одна бессмысленная причина, чтобы быть недовольными. Куда ни глянь — сплошные психопаты! Теперь-то мы выследили этих мерзавцев. Индикатор нас не подвел!

— Но Гнев распространялся так стремительно…

— Ну, разумеется! Темп безумия, не поддающаяся контролю скорость потери нервного равновесия. Эти бунтовщики заражали гневом один другого, пока инфекция подобно чуме не распространилась по всей стране. Но хватит, теперь мы положим этому конец. Мы схватим их и…

— Пахнет бедой, — мягко прервал его Гар, — посмотрите.

Они повернулись к Стене. Несмотря на радостное сообщение Уизерса, неумолимые волны красного огня почти полностью затопили обведенное белым контуром пространство карты. Красный свет был так ярок, что один из районов, еще относительно бледный, выступал из общего фона, словно белоснежный корабль в огненном океане.

— Это Канзас, — испуганно прошептала мисс Фри. — Они окружили Канзас!..

— Глупости! — лицо Уизерса тоже стало багровым — от прилива крови. — Это всего-навсего совпадение, дурацкие шуточки судьбы. Людям нужен Индикатор. Он им необходим!

— Доктор! — держа в руке роговые очки, к ним подошла темноволосая девушка-техник. — Доктор, около нашего здания толпы народа…

— Толпы? Какие толпы? О чем вы говорите?

— Не знаю. Там собрались какие-то люди, и их очень много. Они просто стоят и смотрят на здание. Мне это совсем не нравится, доктор…

— Не болтайте чепухи! Чего они хотят? Спросите их, что им нужно!

— Я сама видела, — упорствовала девица в голубом мундире. — Их тысячи! Это огромное сборище. Только они держатся так тихо…

Теперь красные огни на Стене яростно метались и вспыхивали, медленно заливая и Канзас.

— Позвоните в Вашингтон, — застывшим голосом проговорил Уизерс. — Вызовите Секретную Службу. Сообщите им, что здесь происходит. Пусть немедленно высылают помощь… — Он не выдержал и закричал: — Звоните кому угодно!..

— Бесполезно.

Митчелл выступил вперед. Голос его звучал спокойно и сурово:

— Они слишком долго ждали этого часа, доктор. Они действовали неслышно, тщательно планируя свои шаги и ничего не делая в открытую. Но Гнев рос в них, доктор, рос, пока не настало время излить его…

— О чем вы говорите? — Коротышка смотрел на Гара, широко раскрыв глаза, в которых вдруг замигал страх. — Откуда вы все это знаете? Какую вы-то, собственно, роль играете в этом деле, Митчелл?

— Главную, — спокойно и даже торжественно сказал Гар.

Не торопясь, размеренными, скупыми движениями он вытащил из кармана механизм, который даже отдаленно не напоминал диктофон. Сухо щелкнул рычажок, пустив в ход необратимый процесс внутри устройства, и, услышав этот негромкий звук, Друсилла Фри застонала от ужаса, а Уизерс испустил длинный и пронзительный вопль голосом, который ничем не напоминал мужской. И в тот момент, когда Гар, миляга Гар Митчелл, покладистый, ручной и безответный «призрак», со всего размаху швырнул механизм в огромную стену Индикатора, они еще успели заметить у него на руке пылающую красную трубочку.

Перевод с англ. Л. Брехмана

В семье Джорданов никогда не говорили об экзамене — по крайней мере пока их сыну, Дики, не исполнилось 12 лет. Утром, в день рождения Дики, миссис Джордан впервые позволила себе упомянуть об экзамене в его присутствии. В голосе ее столь явственно прозвучала тревога, что м-р Джордан резко и раздраженно ответил: «Забудь об этом. Все обойдется».

Они сидели за завтраком. Дики, услышав слова родителей, с любопытством поднял голову от тарелки. У мальчика были живые, пытливые глаза, прямые белокурые волосы и быстрые, нервные движения. Он не понимал, отчего вдруг возникла напряженность в разговоре, но знал, что сегодня его день рождения, и ему очень хотелось, чтобы все было хорошо. Где-то, он еще не знал где, его ждали аккуратно перевязанные ленточками свертки, которые ему предстоит открыть, а на автоматической плите готовится что-то вкусное — тоже для него. Дики хотел, чтобы весь день был счастливым, а влажные глаза матери и гримаса на лице отца портили настроение трепетного ожидания, с которым он встретил утро.

— Какой экзамен? — спросил он.

Миссис Джордан опустила глаза: «Ну, это такое испытание на степень умственного развития, которое правительство проводит для детей, достигших двенадцатилетнего возраста. На следующей неделе и ты его пройдешь. Ничего особенного, не волнуйся…»

— Будет как на экзамене в школе?

— Да, почти то же самое, — сказал отец, вставая. — Иди почитай что-нибудь, Дики.

Мальчик поднялся и ушел в дальнюю часть столовой, которая с раннего детства была его уголком. Полистал лежавший сверху стопки комикс, но яркие картинки почему-то казались скучными. Он подошел к окну и уныло уставился в мглистое небо.

— Ну зачем дождь идет сегодня? — сказал он. — Разве не мог он пойти завтра?

Его отец, откинувшись в кресле, раздраженно перелистывал страницы правительственной газеты:

— Потому, что он идет сегодня, вот и все. От дождя трава растет.

— Почему, папа?

— Потому, что растет, вот и все.

Дики наморщил лоб.

— А что делает ее зеленой? Траву?

— Этого никто не знает, — резко ответил отец и сразу же пожалел о своей резкости.

Позднее день стал наконец походить на день рождения. Мать счастливо улыбалась, вручая ему разноцветные свертки, и даже отец выдавил из себя улыбку и потрепал Дики по голове. Дики поцеловал мать и с серьезным видом пожал руку отцу. Потом принесен был именинный пирог, на чем церемония и закончилась.

Через час, сидя у окна, Дики смотрел на мелькающее в просветах облаков солнце.

— Папа, а далеко до солнца?

— Пять тысяч миль, — ответил отец.

Опять был завтрак, и опять Дики увидел, что у матери слезы на глазах. Ему не пришло в голову, что эти слезы как-то связаны с экзаменом, о котором заговорил отец.

— Ну, Дики, — сказал он, ободряюще улыбаясь, — у тебя сегодня важное дело.

— Я знаю, папа, я надеюсь…

— Беспокоиться не нужно. Каждый день это испытание выдерживают тысячи детей. Правительство хочет знать, насколько ты умен, Дики. Вот и все.

— В школе я получаю хорошие оценки, — сказал он неуверенно.

— Тут совсем иное дело. Испытание это — особенное. Тебе дадут одно лекарство принять, а потом ты войдешь в комнату, где машина…