Яна Дубинянская - Письма полковнику

И действительно, через полчаса съемки начались. Каким-то чудом везде мгновенно установили стационарные камеры, собрали петеэску, построили под козырек мирно пьянствовавшую братию операторов, звукооператоров, осветителей, видеоинженеров, режиссеров и так далее. Барышень выгнали на солнышко, нагрузив чемоданами, кофрами и спортивными сумками через плечо: по-видимому, снималась сцена их вчерашнего прибытия в отель. Обалдеть.

Работа закипела. Маша попыталась выяснить долю своего посильного участия в оной. С таким вопросом она обратилась поочередно к зампродюсерше, главному оператору, режиссеру-постановщику и даже — от отчаяния — к начальнику осветительного цеха. Трудно сказать, кто из них послал ее дальше: пожалуй, все-таки зампродюсерша, ей в этом деле не было равных.

Поразмыслив, Маша начала фотографировать съемочный процесс, стараясь не наступать на кабели и пригибаться перед штативами, чтобы, не дай бог, не попасть в кадр. Операторы всё равно матерились — она давно привыкла, что эти милые ребята превращаются в классовых врагов фотокора на каждой занюханной прессухе. Ракурсы и мизансцены попадались интересные, работа начинала ей нравиться…

— Нет, ты все-таки меня не слушаешь!

— Не слушаю, — честно признала она. — У меня свои проблемы. И вовсе не в смысле, с кем бы переспать.

— Машка!!!

Он захлопал ресницами: оставшись главными представителями волосяного покрова на голове, они казались вдвое длиннее, чем раньше. Бедный Толик. Выражение лица у него было, наверное, точно такое же, как у нее самой, когда зампродюсерша буквально за шлейку от фотоаппарата выдернула ее из-под ног очередного оператора. И в редких цензурных словах пояснила, что она, Маша, своей самодеятельностью срывает нафиг весь четко налаженный процесс, что левый человек на телевидении хуже атомной войны, что еще раз — и ее уволят в два счета, что пора бы уже знать свои обязанности, а ее обязанности, уж если на то пошло — ждать конкурсанток у бассейна.

После данной тирады, без купюр в три раза более длинной, зампродюсерша умчалась, а Маша, вот так же хлопая ресницами, отправилась искать бассейн. Нашла — и тусовалась тут в одиночестве четвертый час, не решаясь ни пойти обедать, ни тем более искупаться в сверкающем купоросе: сто процентов, малолетки появились бы именно в тот момент.

— Не обращай внимания, — сказала примирительно. — Я просто злая, как собака. Кстати, как ты меня нашел? Кто тебя сюда пустил?

Толик махнул рукой с небрежностью истинного мачо, для которого проблем подобного пошиба не существует в принципе. С нормальной прической такой жест фиг бы ему удался — но теперь смотрелся весьма убедительно:

— Вообще-то я тебя специально не искал. Я приехал за ней. И даже пробовал фоткать сам на мыльницу, но как-то оно… Вот глянь.

Маша взяла в руки стопку фотокарточек — и поняла, что пропала.

Она не могла спокойно смотреть на такие фотографии: мутные, темные, мелкие, красноглазые, напрочь лишенные композиции и света, изуродованные рыжими цифрами таймера. Ей было физически неуютно на них смотреть, словно на голодных кошек или сопливых детей. Накормить и вытереть носы — всего-то. Переснять по-человечески…

Быстренько перетасовала, будто карты, и вернула стопку Толику. Нечего.

— Кто это? — спросила как можно более отстраненно.

— Она. Летит на катере.

— На катере?.. С ума сойти. Я думала, где-нибудь в погребе. И кто она?

Толик поглядел как-то странно. Словно раздумывал, не скинуть ли ее в бассейн — или пусть живет.

— Машка, ты чего? Мы же с тобой ее почти неделю щелкали! В квартире у старика, потом возле цивилов, и на день рождения с тем пацаном, и еще когда бомж…

Теперь она сама вылупилась на него, точь-в-точь как четверть часа назад, пораженная его новым имиджем. Протянула руку:

— То есть? А ну дай сюда!

Ну разумеется, он ее разыгрывал. Женщину, изображенную на жутких снимках, Маша, кажется, видела впервые и уж точно никогда не снимала. Для очистки совести она все-таки вгляделась повнимательнее — и щемящее чувство дисгармонии снова дало себя знать. Такую красивую, яркую, волевую женщину — так фотографировать!.. Несправедливо. Даже, можно сказать, преступно.

— Эва Роверта, — сказал Толик. — Она же Анчарова Ева Николаевна. Дочь и единственная наследница Лилового полковника. Она не просто так заявилась в Срез, можешь мне поверить. И уж тем более не просто так бросила нафиг забронированный номер в отеле и прилетела сюда. Кстати, надо бы выяснить, где она собирается ночевать…

Маша вскинула голову — навстречу плотоядным искоркам в его когда-то прозрачных и наивных глазах. Ай да Толик! Впрочем, она всегда знала, что от него можно ожидать чего угодно.

Еще раз рассмотрела как следует снимки. Припомнила свои, несравнимые по качеству, но… Та училка?!

— Ни за что бы не узнала… Толик, солнце!..

— Что?

— Выброси свою мыльницу. Я тебя прошу. Так нельзя.

— Если будешь со мной работать. Хотя бы в свободное время. Будешь, Машка?

Она сделала паузу, собираясь с мыслями: как бы объяснить ему, что в бесформенном телевизионном маразме свободного времени как такового у нее нет и не предвидится, а значит, она при всем желании никак не… И пропустила тот момент, когда Толикова рука нырнула в сумку, висящую на плече, вынырнула с чем-то черным в кулаке, размахнулась…

— Ой!

Прямоугольная граната пролетела над бассейном, беззвучным всплеском взорвала девственную голубизну, медленно закружилась в прозрачной воде и улеглась на дно, дробясь и теряя форму в сверкающих бликах.

— Ну ты даешь, — пробормотала Маша.

И тут же, словно по сигналу к атаке, в тишину внутреннею дворика лавиной ринулись звуки: захлопали двери, и громыхала техника, защебетали девчачьи голоса, заматерился телевизионный персонал…

— Шухер, — негромко бросил за спиной Толик. — Твои малолетки идут. Так мы договорились? В восемь у диско-холла.

Она обернулась к нему: ну не понимает человек, ну надо же как-то ему растолковать…

Увидела купоросные блики бассейна.

Толика не было.

Дылда зашла в море по пояс, раскинув руки в стороны, постояла немного, потом двинулась дальше, поднимая их еще выше над головой, пока вода не дошла ей до подмышек. Опять остановилась. Выглядело так, будто она рассчитывает искупаться, не замочив рук. Стар этого не понимал.

А фигура у нее в купальнике была ничего. Особенно со спины.

Тоже мне. Он резко отвел глаза и раскрыл путеводитель. Карта побережья располагалась на развороте, и добрый кусок берега прятался в щель между клееными страницами. Городок, где сейчас находились они с Дылдой, Стар отыскал без труда — но тот, другой… На обеих глянцевых половинках, исследованных вдоль и поперек квадратно-гнездовым способом, не было ничего похожего на то название, вытисненное бронзой на плотной бумаге… Короче. Резким движением он разодрал путеводитель надвое. Дылда простит.