Журнал «Если» - «Если», 2002 № 08

После пятнадцати лет преследования я получила идеально точные вычисления ускорения преследователя. Сжигая топливо, его корабль теряет массу, и ускорение увеличивается. Но, измеряя это увеличение и зная, какова будет масса облегченного корабля, я могу представить, сколько осталось топлива.

Слишком много. Мое кончится раньше.

Я не могу беречь топливо. Если я уменьшу силу толчка, он поймает меня через несколько лет. Вся эта история займет еще пятьдесят лет, но конец погони уже не за горами.

Позади меня беспорядочно мигает крохотный строб-сигнал.

Мой мозг изначально конструировался достаточно мощным, чтобы смоделировать целый мир, включая десять тысяч не только наделенных сознанием, но и мудрых, независимых, свободолюбивых людей. Я могла бы погрузиться в виртуальную реальность, ничем не отличимую от старой Земли, и расщепиться на сотню личностей. Или провести в своем собственном внутреннем времени десять тысяч лет, прежде чем враг настигнет меня и насильно внедрится в мозг. В моей голове может происходить взлет и падение цивилизаций, я способна изведать все пороки, на сотни лет окунуться в чувственные наслаждения, изобрести редчайшие пытки и испытать изощренную боль.

Но благодаря свободе воли и ясности мышления я могу сдерживать собственные порывы. В космосе первым делом следует отсечь способность скучать, а вскоре после этого я полностью подавила всякое желание жить в смоделированной реальности. Миллиарды людей предпочитают обратное и поэтому становятся лишними, никому не нужными, равнодушными к войне и собственному будущему.

Я могла бы снова внедрить в мозг желание жить в смоделированной реальности. Но какой в этом смысл? Всего лишь еще один способ умереть.

Единственное, что я моделирую снова и снова, как одержимая, это результаты погони. Проигрываю миллион различных сценариев, у которых один конец: мое поражение.

Но все же большая часть моего мозга не задействована. У меня еще хватит процессорной мощности, чтобы заставить весь мозг работать над кодом исправления ошибок. И случайная вспышка рентгеновского излучения — всего лишь досадная неурядица, не стоящая внимания. Когда какая-то ячейка мозга оказывается непоправимо поврежденной космическим излучением, я просто даю команду игнорировать этот сектор. У меня еще есть солидный запас умственных способностей.

Продолжаю бежать и надеяться на чудо.

Я жила в доме, который ненавидела, с человеком, которого презирала, и двумя детьми, которые с возрастом превратились из угрюмых замкнутых подростков в деятельных злобных субъектов. Как можно бояться собственных отпрысков?

Земля превратилась в болото, застрявшее в биологическом прошлом, общество пребывало в состоянии глубокого анабиоза. Никто не голодал, но и прогресса не наблюдалось ни малейшего.

Однажды я покинула на целый день убогую квартирку, чтобы попробовать наняться шахтером на астероидный пояс, не рассказав об этом ни мужу, ни лучшей подруге. Никто не задавал мне вопросов. Всего час ушел на то, чтобы сканировать мой мозг, и как только они получили результаты, потратили еще пять секунд, подвергнув меня тестам на профпригодность.

И когда ее мозг просканировали, мой оригинал отправился домой, в квартиру, которую она ненавидела, к мужу, которого презирала, и детям, которых к этому времени начала попросту бояться.

Я же улетела с Земли на астероид 1991JR и больше не вернулась.

Возможно, она прожила неплохую жизнь, сознавая, как ловко и незаметно смогла улизнуть, и поэтому была вполне способна вынести свою личную каторгу.

Гораздо позже, когда фракция сотрудничества выяснила, что труд конгрегационалистов в околоземном пространстве неэффективен, я перешла на основной пояс, а оттуда — на пояс Куйпера. Правда, он тонкий, зато богатый: на разработку уйдет не менее десяти тысяч лет, а сокровища его поистине несметны.

Фракция сотрудничества развивалась сначала медленно, потом быстро, потом молниеносно, и прежде чем мы поняли, что происходит, ее сторонники захватили всю Солнечную систему. Когда же они предъявили ультиматум, заявив, что не оставят для нас места в Солнечной системе, и предложили либо присоединиться к ним, либо умереть, я встала на сторону поборников свободы.

Побежденных.

Погоня достигла критической точки.

Мы сжигали топливо непрерывно целых двадцать пять лет по земным меркам или двадцать лет в наших масштабах. И потратили его в огромных количествах. У меня еще достаточно топлива, чтобы, когда оно будет сожжено с максимальной эффективностью, хватило энергии для торможения.

Едва-едва.

Но еще месяц прорывов, и даже это уже будет неосуществимой мечтой.

Когда я вошла в астероидный пояс в блестящем титановом теле с электронными мышцами и ионными двигателями вместо ног и получила контроль над собственным кристаллическим мозгом, вскоре стало ясно, что в моих силах изменить почти все, что захочу! Я отсекла скуку, нашла и убрала необходимость во внешних проявлениях любви: розах, прикосновениях, шоколадках. Сексуальное вожделение стало ненужным, с моим новым мозгом я способна была получить оргазм одной силой мысли, но оказалось куда легче вообще избавиться от подобных вещей. Копаясь в схемах собственной личности, я обнаружила мучительное, навязчивое желание заслужить одобрение окружающих и безжалостно с ним расправилась.

Однако кое-что пришлось усилить. Астероидный пояс был унылым и уродливым: я повысила свою восприимчивость к красоте, пока не получила возможность приходить в экстаз из-за поразительной игры теней на одной-единственной пылинке или радужного блеска рассеянных по небу звезд. И обрела ощущение свободы — крохотный, задавленный инстинкт, который однажды все же дал мне мужество оставить прошлую жизнь на Земле. Это самое ценное, чем я владею. Я старалась сформировать и усилить его, пока он не озарил сиянием мой разум — крохотное, восхитительное сокровище в самой сердцевине моего бытия.

Слишком поздно. Я уже сожгла топливо, необходимое для торможения.

Выигрыш или проигрыш… мы по-прежнему продолжаем лететь сквозь галактику с околосветовой скоростью.

По мере приближения Процион сверкает все ярче — невероятным, ослепительным блеском. Точнее, в семь раз ярче Солнца, но фиолетовое смещение, сопровождающее наше продвижение, становится все интенсивнее и нестерпимо режет глаз.

Я могу направить корабль прямо на звезду, исчезнуть в коротком клубе пара, но самоубийственный импульс, как и способность ощущать скуку — еще один древний инстинкт, давно вырванный из моего мозга.