Владимир Фильчаков - Абсолютная власть

Игра заканчивается только через час. Иван Сергеевич подсчитывает результаты, мы навалились на стол, и почти касаемся головами, чтобы хорошо видеть подсчет. Я выиграл! У меня больше всех! Следом идет Кузовых, отстав от меня на десять вистов, потом генерал, и последним - Леша.

- Ну вот, - недовольно мычит последний. - Я так и думал. Новичкам везет, новичкам везет! Играть надо уметь! А я и не умею совсем.

- Вы хотите оспорить результаты игры? - спрашивает генерал, и в голосе его сквозит надежда на удовлетворительный ответ.

- Ничего я не хочу, - бурчит в ответ Леша. - Точнее хочу. Уйти отсюда.

Генерал отворачивается, и я почти физически чувствую его досаду.

- Быть может, вы оспорите результаты, Петр Стасович? - спрашиваю я.

Генерал делает паузу несколько большую, чем следовало, и все сразу поворачиваются к нему.

- Нет, что вы, - слегка смущаясь, говорит он наконец.

- А вы, Иван Сергеевич? - интересуюсь я.

- Мне кажется, все было честно.

- Ну вот и хорошо, - удовлетворенно говорю я и звоню в серебряный колокольчик.

Распорядитель входит не сразу. Оглядывает нас и спрашивает:

- Вы готовы назвать победителя?

- Да, - отвечает генерал на правах старшего. - Это Юрий Леонидович.

- Кто-нибудь возражает?

- Да что там возражать, - бубнит Леша. - Он всех обул.

- Обул? - улыбается распорядитель. - Смешно. Иван Сергеевич?

Кузовых только пожимает плечами.

- Итак, Юрий Леонидович, - распорядитель поворачивается ко мне. - Идемте.

Только сейчас я почувствовал волнение и холод в груди. Распорядитель повел меня по коридору, отделанному черным деревом, остановился перед торцовой дверью.

- Туда вы пойдете один. Когда будете проходить через дверь, думайте о том, какой шанс вам хотелось бы получить. Я не могу дать вам инструкций. Вы все должны понять сами. А если не поймете - не обессудьте - сами виноваты. А теперь - прощайте.

Он повернулся и пошел назад по коридору. Я беспомощно протянул руку, но тут же бессильно уронил ее. Думайте о том, какой шанс вам хотелось бы получить. Думай, голова, думай, картуз куплю. Какой картуз? Что тебе в жизни не хватает? Любви? Женщин? Денег? Свободы? Счастья? Всего! Мне не хватает всего! Вот за этим я и пойду в ту дверь.

Яркий свет резанул по глазам, я зажмурился. Я стою перед небольшим зеркалом в ванной. Перед зеркалом полочка из плексигласа, на ней зубная паста "Поморин", стаканчик с зубными щетками. Боже мой! Это же моя ванная! Точнее - наша! И это зеркало я помню - сейчас деревянная основа от него валяется на даче, и само зеркало тоже там, облезлое и пожелтевшее... Но вот оно висит на стене, а стена выбеленная голубоватой известкой. Но, позвольте! Я сам лично выложил ее кафельной плиткой несколько лет назад! И тут я посмотрел на свое лицо. Меня словно током ударило, волосы зашевелились по всему телу. Это я лет в восемь-девять!

- Юра, ты скоро? - послышался из коридора голос мамы и я вздрогнул.

- Да, сейчас, - сказал я детским голосом.

Вот тебе и шанс! Нужно что-то изменить в своей жизни, стать в чем-то другим, тогда тебе будет радость и счастье, много денег и машин.

Я вышел из ванной, большими глазами посмотрел на маму, которой в это время было лет тридцать, не больше. Какая красивая женщина! - мелькнуло у меня в голове, и я смутился, отвел глаза. Сумасшедшая смесь детской психики и взрослой! Я помню, что мама всегда нравилась мне. Да разве могло быть иначе?

- Собирайся быстрее, - сказала мама, накрашивая губы, - а то опоздаешь, и Галина Гавриловна опять будет говорить мне на собрании, что ты несобранный и безответственный.

Вот. Несобранный и безответственный. Но это же неправда! Я никогда таким не был! Почему меня в детстве все ругали, поучали, читали нотации, говорили, что я безалаберный? Не потому ли, чтобы я как раз таким и не стал? Нет, неправда! Я никогда не был безалаберным!

Во мне взыграла детская обида, и я внутренне улыбнулся.

Я всегда ответственно подходил к домашним заданиям в школе... Нет, вру. Бывали моменты, когда дела обстояли столь плохо, что за меня брался папа. Он начинал проверять, как я выполнил задания и гонять меня, если ему казалось, что я был недостаточно добросовестен. Но это было потом, в более старших классах. А сейчас я учусь всего лишь во втором. И что же? Мне нужно стать более сосредоточенным? Это и есть мой шанс? Какие глупости! Если человеку все время твердить "Стань хорошим, стань хорошим!", разве он станет лучше?

Я медленно бреду в школу. Хорошо, что иду один, мой приятель Вовка сегодня ушел раньше - он дежурный по классу. Мне бы не хотелось разговаривать сейчас с кем-то. Нужно привыкнуть к моему новому положению.

Сумасшедшая смесь! Я поймал себя на том, что с восхищением смотрю на прошедшую мимо девушку. Ей лет двадцать! Она, конечно же, меня не заметила, точнее, не обратила внимания на мелюзгу, которая едва достает ей до пояса. Вот так всегда. Пока ты мал, девушки тебя не замечают потому, что им не хочется смотреть вниз, когда ты вырос, они не замечают тебя потому, что у тебя на лице прыщи, или потому, что у тебя нос картошкой, или еще по какой-то причине, а когда ты начинаешь стариться, они не замечают тебя тем более.

Дело идет к лету, на деревьях появляется первая зелень. Сегодня жарко, я в белой рубашке, брюках и сандалиях. На левой стороне груди у меня приколота октябрятская звездочка с Вовой-херувимчиком, в руке портфель с книжками.

Мимо пробегает стайка девчонок из второго "б". Они хихикают, глядя на меня, будто знают обо мне что-то такое, чего не знаю я сам. Я иду нарочито медленно, стараясь привыкнуть к себе новому. Я опять опоздаю, и Галина Гавриловна будет недовольна.

Никогда раньше я не хотел вернуться в детство. Для меня детство - не такая уж светлая пора. Наверное, потому, что юность затмила детство в воспоминаниях. Вот в юность я вернулся бы с удовольствием. А тут - восемь лет.

Звонок звенит, когда я только подхожу к школьному двору. Ватага мальчишек, игравших в салочки на школьном стадионе, срывается с места и несется в школу. Я же не тороплюсь. Мне, собственно, наплевать, ЧТО обо мне подумает Галина Гавриловна. Я не люблю ее, она не любит меня, так, терпим друг друга, потому что вынуждены. В прошлом году, в той, взрослой жизни, мы встретились с ней случайно, пытались поговорить, но дальше дежурных фраз о том, где кто из одноклассников коротает свою жизнь, дело не пошло. Мы расстались, недовольные друг другом, а я еще и недовольный собой. Пусть жалуется родителям. Родители, конечно же, будут читать мне долгие нотации, но я привык к ним, привык как к неизбежности вроде ежедневного захода солнца. Или это я сейчас так думаю?

Я захожу в класс с опущенной головой.

- Головлев, - обессиленно говорит Галина Гавриловна, глядя на меня поверх очков. - Ну что с тобой делать, Головлев?