Борис Долинго - Прерванный полёт

Они выпили и Евгений, признаться, с удовольствием взял бутербродик с балыком. Прожевав и проглотив, он снова задал вопрос:

- Кстати, а как же Вас всё-таки зовут?

Молодой человек чуть косо посмотрел на Карлина мимо шпажки с наколотой на неё маслинкой, которую он почему-то нюхал как цветок. Затем он съел ягоду, непринуждённо сплюнул в ладонь и положил косточку на стол.

- Поверьте, это не имеет никакого значения. У вас на языке вертится имя Мефистофель - пусть будет в качестве условного. Оно, например, нравилось Гёте.

- Значит, Фауст?...

- Ну, конечно! А с кого бы он ещё писал этот образ? Конечно, с самого себя! Только напридумывал много, чего не было. Творчески развил, так сказать, но задачу выполнил.

- Какую задачу? - живо поинтересовался Карлин.

- Свою задачу, задачу одного из вариантов определения смысла жизни.

- Н-да? - с сомнением сказал Евгений. - И что же, Гёте познал смысл жизни? Что-то я не уверен, что его "Доктор Фауст" - учебник по смыслу жизни...

- Вы читали это произведение? - спросил гость.

- Целиком нет, - признался Карлин, - только по разделу в школьной хрестоматии когда-то давно.

Мефистофель, если это был он, усмехнулся:

- Как же вы можете судить? Кое-что насчёт смысла жизни в действии он познал. Впрочем, дело не в этом. Смысл жизни - такая штука, которую каждый открывает для себя сам, и только сам. Никто не сможет объяснить другому, в чём этот смысл. Президент страны и, скажем, ассенизатор, академик и продавщица овощного ларька, директор завода и уборщица, врач и убийца - каждый сам определяет для себя смысл своего существования.

- Да ну? - Карлин с сарказмом приподнял бровь. - Прямо вот так вот определяют? Постулаты выводят?

- Зачем же так утрировать! Подавляющее большинство людей, делают это совершенно бессознательно. Большинство, к тому же, делает всё неправильно, но даже так неявно определяя для себя смысл жизни, они выполняют своё предназначение. Кому-то предназначение - выстроить город, а кому-то - убирать мусор в этом городе. И так далее, и тому подобное.

Несколько секунд они молчали, и Карлин переваривал услышанное. Бред какой-то, но зачем же он сюда явился? Учить его определять смысл жизни?

- Хм, хорошо, - наконец, хмыкнул Евгений, нарушая молчание. - Скажите мне мой гость, Мефистофель, есть всё-таки, Бога или нет?

- Да ну что вы, в самом деле! - сокрушённо сказал гость, поправляя галстук. - Я уже говорил, что для вас сейчас это не имеет никакого значения. У вас есть я.

- Но вы, всё-таки, дьявол?

Мефистофель вздохнул, словно разговаривал с непонятливым ребёнком:

- Отрешитесь от ложных, повторяю, совершенно ложных стереотипов! Для вас важно, какие варианты действий есть у вас. Давайте разберёмся с этим.

- Кажется, понимаю, - усмехнулся Карлин. - Мне, как самоубийце, придётся подписать с вами какое-то соглашение! Какое?

Его ночной посетитель чуть склонил голову на одно плечо и мелко покачал ей, тоже улыбаясь. Похоже, он явно забавлялся.

- Угу, - сказал он, вдруг притворно-жёстко взглянув Карлину прямо в глаза. - Подписать! Кровью!... Бросьте, Евгений Витальевич, это такие же выдумки, как и всё остальное. Ладно, давайте перейдём, наконец, к сути дела. Забудьте про Бога, Дьявола и иже с ними. Считайте, что сейчас есть только вы, сделавший то, что сделали, и я, дающий вам некоторую альтернативу.

- Допустим, но почему вы это делаете?

Гость всплеснул руками.

- Я и пытаюсь ненавязчиво это объяснить в пределах моей компетенции. Давайте-ка выпьем ещё по рюмочке...

Карлин хотел, было, спохватиться, что с учётом предыдущего ему уже, пожалуй, хватит, но вдруг понял, что хмеля-то у него - ни в одном глазу. Что ж, выпьем, так выпьем!

Они выпили, и неизвестный с псевдонимом Мефистофель продолжал:

- Вопрос, почему я это делаю, не должен вас беспокоить. Воспринимайте всё как данность. Я прихожу к людям...

- Ага, значит, вы ко многим приходите? - перебил Карлин, выуживая с блюда бутербродик.

Мефистофель недовольно махнул рукой, словно приказывая ему помолчать.

- А разве это не ясно?! Так вот, я, в частности, прихожу к людям, которые пошли на решительный шаг, прерывая своё земное бытие, но при этом не истратили весь душевный потенциал, не выполнили своё предназначение. К людям, которые решаются уйти из жизни по минутной слабости, эпизодическим обстоятельствам, и тому подобное...

- К Гёте вы пришли именно в такой момент?

- Дался вам этот Гёте! Я прихожу к людям в самые разные моменты. И не только к писателям, но, бывает, даже к сантехникам прихожу. Правда, гораздо реже.

- Хорошо, а как было, например, с Пушкиным? Да - с Пушкиным! А с Хэмингуэем или с Маяковским?

- Давайте не о всех сразу! К тому же, вы разные случаи называете, хотя, что любопытно, роднит их одна, но весьма важная черта: я ни к кому из них не приходил в последний час - они свои миссии выполнили на сто процентов. И, уверяю вас, поверьте, не в этих людях дело, дело сейчас в вас.

- Да, уж, скажите, интересно ведь! Как, допустим, с Пушкиным было? Или вам нельзя раскрывать профессиональные секреты?

- Отнюдь, какие там секреты от вас уже сейчас? Могу и сказать. Пушкин вам, конечно, особо близок, как национальная гордость. Так вот, в последний час после Чёрной речки я к нему не приходил, но пару раз его горячую голову спасал от пуль, под которые он сам подставлялся.

- Значит, он знал про вас?!

Гость Карлина усмехнулся:

- Знал, но только до момента поворотной точки, поскольку там приходилось влиять на последовательность событий - а в этом случае память ликвидируется, иначе нельзя. Допустим, если бы я сейчас был у вас не в первый раз, вы бы этого не знали. Ну, а Александра Сергеевича можно было спасти и тогда, в 1837, но не стоило - свой потенциал он уже выдал весь. Более того, проживи он ещё хотя бы лет десять, то превратился бы в брюзгливого исписавшегося мэтра, этакого монстра остро завидующего новым восходящим талантам и давящего их. Он бы успел надоесть окружающим, а так остался навеки в литературе как супер-поэт, которому и современники, и потомки за блистательный, не успевший завянуть талант прощали и прощают отвратительный характер. Кстати, небезызвестный вам Михаил Юрьевич был даже ещё хуже.

Евгений покачал головой и хрустнул пальцами, потянувшись.

- Да, - сказал он, - вам бы за перо сейчас сесть - такие бестселлеры бы накатали!

- Не сомневаюсь, но - не моя это задача. Так, про кого вы ещё спросили? Ага, Хэмингуэй мог бы спокойно почивать на лаврах столько, сколько отпущено природой его организма, но у него была неадекватная самооценка: он считал, что может ещё очень многое. Ничего не получалось, а смириться с этим он не мог. Ему нужно было, чтобы пресса и критики хоть раз в год кричали: "Новый захватывающий роман Хэма!", а романов-то больше не было. Издержки имиджа, одним словом. Маяковский вообще был порождением политической системы - страшно закомплексовал, когда понял, поездив по миру, что, кроме как в "Окнах РОСТА", он нигде, по большому счёту, не нужен. Вот так-то!