Гарднер Дозуа - Лучшее за год XXV/II: Научная фантастика. Космический боевик. Киберпанк

— Большей частью в психиатрических больницах, — ответила она. — Или бродят по улицам, просят милостыню. С тобой Джанани не закончила дела. Она говорила, что ты позвал ее, умирая. Она слишком рано вытащила тебя из огня.

Тогда я ощутил его — свое призрачное «я». Оно стояло на краю сознания, воздев члены, словно маня к себе. «Но я мертв, — думал я. — Я мертв».

В молчание, разделившее нас, ворвался звук поднимающихся ставен, лязг койки, которую втаскивали в дом. К запаху трав Джанани примешивался острый аромат сосен. Далеко под нами пенился, стремясь на равнину, великий Ганг.

Когда я заговорил, голос мой звучал слабым шепотом.

— Но почему?.. Зачем они так поступают с нами?

Я уже знал ответ. В своем последнем письме Джанани писала, что вынуждена была сжечь меня, чтобы спасти. Рахул Може избежал испытания огнем, писала она, и посмотри, как он опасен. Но она ничего не писала о других, подобных мне, и о сети. Возможно, мой род действительно враждебен человечеству. И все же… что, если не все мы одинаковы? Что, если среди нас есть и другие? Какое право имела Джанани и ее сеть лишать нас шанса стать тем, кто мы есть?

— Ты и вправду не много знаешь, а? — проворчала Рину. Тон ее немного смягчился. — Вы пришельцы, враги. Вы хотите покорить нас, поработить!

— Но… — начал я.

Она нетерпеливо махнула рукой.

— Я не смогу ответить на твои вопросы. Я не знаю никого из сети. Я просто хотела, чтобы она бросила все это, жила со мной…

На глазах у нее выступили слезы. Я чувствовал, как ее разум перевернулся, как переворачивается, показывая живот, кошка. Вот она, беззащитная, отбросившая всякое притворство. Ненависть ко мне не ушла, но затихла, как вода за плотиной.

— Ты любила ее? — спросил я. Она утерла глаза уголком сари.

— Как я могла не любить? Мы дружили с детства. — Она помолчала, вызывающе глядя на меня, крепко зажав в белых зубах веточку нима.

— Сперва мы были как сестры, но потом полюбили друг друга. Она покинула меня ради работы в сети. А когда вернулась спустя много лет, я думала… я думала…

— Ты думала, что она вернулась к тебе, но она продолжала работать в сети.

Женщина кивнула. Когда–то прекрасные глаза выглядывали из сетки мелких морщин. Волосы были связаны узлом, свободный конец сари наброшен на голову. Суровые морщины пролегли по сторонам красиво очерченных губ. Сари на ней было голубым, а не белым, [19] В Индии цвет траура — белый. но я видел перед собой лицо женщины в трауре.

— Так она ничего не рассказывала о своей сети? — произнес я наконец. — Ты не видела, чтобы она с кем–нибудь встречалась…

— Я ничего ни о ком из них не знаю, — кивнула она. — Джанани понимала, что разговоры о них выводят меня из себя. Но письма ей приходили постоянно, и телефонные звонки — на аппарат в соседнем переулке. Я ничего не знаю.

Она усадила меня на циновке на полу. Сквозь один открытый ставень внутрь вливался бледный свет. Она вышла к двери и крикнула мальчику, чтобы принес чай.

Чай — молочного цвета напиток с сильным запахом кардамона — был налит в выщербленные стаканы. Я пил медленно и слушал, как Рину рассказывает о своей жизни с Джанани. Она все стирала слезы с уголков глаз.

— Почему ты так уверена, что она умерла? — спросил я.

Не сказав ни слова, она поднялась, прошла в заднюю часть ателье, отгороженную занавеской, вернулась с конвертом и подала его мне. Внутри я нашел вырезку из бангкокской газеты на английском языке. К вырезке прилагалась записка корявым почерком: «Сожалею. Она была среди нас одной из лучших». И подпись: «А. Р.»

— Мне ее прочитал один человек в чайной, — сказала она. — Я не читаю по–английски — слишком плохо читаю.

Короткая заметка сообщала только, что в пустом складе на окраине Бангкока произошел взрыв. Три человека погибли, из них двое — женщины. Предполагают, что одна из них — туристка из Индии, некая Джанани Деви. Жар взрыва был так силен, что тела обгорели до неузнаваемости. Свидетели видели, как трое вошли в здание склада перед самым взрывом.

Я, онемев от горя и злобы, уставился на грязный обрывок бумаги. Он подтверждал то, чего я боялся с самого начала — что Джанани мертва. Я уже никогда не встречусь с ней лицом к лицу, не добьюсь ответов на свои вопросы. Никогда не получу от нее письма с выволочками и советами… Рину наклонилась, потрепала меня по плечу. Вытерла лицо уголком сари. Я вспомнил Рахула Може в комнате отеля, его лицо, полное предвкушения, когда он сказал: «Бангкок».

Кто его вызвал? Кто сказал ему об очередном приземлении? Знал ли он, что там будет Джанани? И если на то пошло, как он выяснил — дважды, — где меня искать?

— Ты ее выдала, так?

Голос у меня срывался. У нее дрогнула изящно очерченная нижняя губа. Может быть, она думала, что я способен читать ее мысли. Но кусочки головоломки понемногу складывались в картину.

— Это ты сказала Рахулу Може, что я уехал в Америку. Кто–то должен был ему сказать. Иначе как бы он отыскал меня в Сан–Франциско и в Бостоне? Ты не читаешь по–английски, но, думаю, знаешь достаточно, чтобы прочесть название города на конверте. Скажи, ты ему откуда–то позвонила или дала телеграмму?

Она сжалась, потом собралась с силами и встала. Я тоже поднялся, дрожа от ярости. Она плюнула мне под ноги.

— Да, да, я ее выдала. Я сказала Рахулу Може, что она уехала в Бангкок, что они нашли там его сородича. Я знала, что он найдет ее и они столкнутся, что он, быть может, убьет ее. Так что же? Она сотни раз предавала нашу любовь. Я всегда была для нее на втором месте. Даже после… после тебя! — Слезы катились по ее лицу, ее разум наполнился завистливой ненавистью. — А ты! Что ты такое, создание иного мира — а она любила тебя больше, чем меня! Так ей и надо! Только я не знала, каково будет жить без нее. Я думала, что просто вернусь на десять лет назад, до ее возвращения. И мне не надо будет больше ждать ее, понимаешь?..

Мой ум вцепился в ее, как когти хищной птицы. Прежде я никогда не проделывал такого. Но тогда я понял, что в моих силах причинить ей боль. Я отступил. Я взглянул на нее — она теперь всхлипывала, скорчившись у моих ног. В щели ставен заглядывали люди.

— Что–то случилось, Рину–бен?

Это спросила жена цирюльника из соседней мастерской, подозрительно поглядывая на меня.

— Все в порядке, — сказал я. — Просто я принес ей дурное известие. О смерти родственника. Присмотрите за ней — мне нужно уходить.

Я оставил это жалкое создание рыдать в объятиях соседки и ушел, чувствуя на себе взгляды сотен любопытных глаз.

В маленькой комнате отеля я лег на кровать и пролежал, пялясь в потолок, кажется, не один день. Солнце вставало и садилось за двумя окошками в противоположных стенах, и каждый раз, как спускалась ночь, я видел горящие в бархатном небе звезды Саптариши.