Александр Карнишин - Чернуха

— Получается, что не воруют? — тут уже я задумался. — А! Не так! В связи со смертью владельцев ценности становятся выморочным имуществом и отходят в собственность государства. Таким образом, мародеры похищают ценности у государства, нанося ему материальный ущерб. А мы, как представители государства, должны, значит…

— Стоп! Мы здесь представляем международные силы в зоне чрезвычайной ситуации. Ясно?

— Так точно, сэр! — когда сержант говорит таким тоном, надо выкатить грудь, расширить глаза, смотря в точку чуть ниже кокарды на кепи или сегодня — ниже эмблемы на каске, и кричать: "Есть, сэр! Так точно, сэр! Никак нет, сэр!". Этому он нас научил в первую очередь. Неделю муштровал.

А на посту мы уже больше месяца. И смены нам нет, потому что везде плохо. Кормят, правда, хорошо. В остальном, выходит, все плохо. Нас здесь целое отделение. Ходим по трое на пост, пока трое дежурит за столиком под козырьком, играя в старые засаленные карты, а еще трое спят в палатке. Должны были давно сменить, но нет людей. Везде сейчас такое.

— Разрешите обратиться? — это опять я.

— Обращайтесь, рядовой, — махнул он ладонью у края каски. — Разрешаю, валяй, старый!

— Так что, мы с мародерами, выходит, никак?

— Ну, почему же. Проверим у этих документы. Обыщем на предмет поиска оружия и запрещенных предметов. Запишем, кто и куда. Можешь даже вещи переписать, хотя это уже будет незаконно — только с их согласия можно. Собственность священна — знаешь, небось? Мы не можем лишить их собственности. Незаконно это.

Мне стало грустно.

— Так значит, сержант, все как было в древности? Поле битвы опять принадлежит мародерам?

— Во-первых, поля битвы тут нет. Есть район чрезвычайной ситуации. Во-вторых, эти люди — не мародеры, пока обратное не докажет судебное следствие. Ясно, рядовой?

— Так точно, сэр! — кричу опять во всю глотку.

И тут Вован начинает стрелять. Он режет длинной очередью по пристрелянным вешкам, и трое, тащившие на коляске какой-то музыкальный прибор, типа маленького пианино, а на другой — большой телевизор, падают разом плашмя на спины, и пыль под ними сразу собирается в черные лужи.

— Отставить!

— Есть, сэр! — грохочет, вскочив навытяжку, Вован. Он уже не стреляет, потому что выдал всю ленту.

— Ты что наделал, рядовой? Ты какого…,- начинает заводиться сержант, краснея от натужного крика.

— Так ведь мародеры, серж! Вон, на той Касио, на черной клавише, ножиком я лично нацарапал в детстве "Вован". Моя вещь, узнаю. И телик наш, батя покупал еще. Не новая модель, но из самых надежных.

— Доказать, что вещи твои — сможешь? — тоном ниже спрашивает сержант.

— Точно, мои!

Сержант Вовану многое позволяет. Вернее, это Вован взял такую моду — сержанта "сержем" зовет, сокращенно, только он из нашего отделения. Еще когда знакомились и сержант сказал, что он тут всех подтянет, высушит, накормит и уравняет, Вован улыбнулся зло и предложил ударить в живот. Мол, мой живот — это тебе не пуховая подушка. Сержант встал перед ним, напрягся — раз кулаком! "Ха", — выдохнул Вован, даже не попятившись. Сержант ударил вслед с левой. "Ха", — опять сказал Вован. А потом предложил поменяться местами. Вот с тех пор сержант с ним осторожничает и признает какое-то равенство.

— Значит, пресек хищение своей собственности, — кивает сержант. — Это по закону. Это молодец. Но вот применение оружия против гражданского населения… А если каждый так начнет делать? Что тогда будет?

— Хорошо будет, — зло улыбается Вован. — Гнид не будет.

— Два наряда тебе, рядовой…

— Есть два наряда!

— И на беседу с ротным психологом!

— Серж, ну не будь зверем, а? Мародеры же, ясно, как два пальца!

— Черт с тобой, крези. Но трупы закопать подальше, чтобы не смердело. Вон, со старым вместе. Марш-марш!

Мы с лопатками бежим к трупам, и я спрашиваю на бегу Вована:

— Что, зрение такое хорошее, что сразу узнал свое?

— Нет, конечно. Да еще и солнце встает — не видно ничего. Так просто сказал, чтобы серж отвязался.

— Так ты просто так их убил, что ли?

— Чо? — Вован тормозит, и я врезаюсь носом в его спину. Спина очень широкая и остро пахнет потом.

Вован стоит пару секунд на месте, потом поворачивается ко мне. Он очень зол. Очень:

— Это ты сказал сержу, старый, что поле боя принадлежит мародерам?

— Нет, не я. Это давно. Я повторил просто.

— Так вот, старый. Поле боя принадлежит солдату, ясно тебе? Вот я — солдат.

— Но тут же не бой!

— Тут — бой. И там — бой! И везде, где есть гниды — бой! Из-за гнид все рухнуло, понял, да? Из-за таких вот гнид, — пинает он носком ботинка изломанное мертвое тело.

И я понимаю, что он говорит не только о сворованном цементе и ржавой арматуре.

И начинаю копать яму.

Мальчик Коля очень устал.

"Мальчиком Колей" его называла мама, смеясь, что он слишком красивый, весь в нее, и приходится, мол, уточнять, что именно мальчик, а не девочка. Коля обижался, начинал топать ногами, кричать, а мама — смеялась.

Он и сейчас был обижен. Обижен и устал. Мамы не было, как не было и папы. Они так и не нашли своего мальчика Колю. А может, и не искали даже? Они же ругали его, когда он баловался…

Он подумал так и чуть не заплакал. Но потом решил, что плакать не надо, потому что он — мальчик, а не девочка. А мальчики — это будущие мужчины. А мужчины, говорил папа, не плачут.

И страшно ему давно не было.

Страшно до крика было только с самого начала. А теперь все привычно. Только постоянно холодно. Весна, весна, говорила мама и показывала в окно, как начинают расцветать вишни в саду. А какая весна, если в пальто — и холодно? Это просто зима какая-то. Только без снега.

Мальчик Коля подумал, что со снегом было бы лучше.

Он шел, опустив голову и смотря под ноги. Смотреть вокруг было совершенно не интересно. Это он так себе придумал — не интересно. С самого начала почти, как он бросил свой дом и пошел по дороге, он решил, что это все не интересно.

Вернее, он не бросил дом, а можно сказать, дом бросил его. В том доме жить было уже нельзя. Он целый день сидел снаружи под оставшейся стеной. Там не так дуло с моря, и когда проглядывало солнце, даже казалось тепло. Но потом снова начинало трясти. Особенно когда мальчик Коля смотрел по сторонам.

Там все было грязное, серое и коричневое. И немного красное сначала. Какие-то деревяшки, очень много разной бумаги, на которой уже ничего не прочитать. Про "прочитать" это мальчик Коля просто так подумал. Его учили, но он пока мог только по слогам. И если есть картинки. И чтобы буквы были большие.

Еще валялись тряпки. Тряпок было много. Они были мокрые и грязные. Тусклые, как мамина половая тряпка в ведре под раковиной. И так же противно пахнущие. Даже сильнее.