Юрий Бурносов - Революция 1. Японский городовой

– Нет, подниматься мы не станем, но интересно, весьма интересно… И куда же вы ее потом? Вещь, насколько я понимаю, полезная.

– Уже изъявлено желание купить. Помещик Нечаев-Мальцев, из Полибино под Липецком. У себя собирается установить для подачи воды в поместье.

– Разумно, разумно… Что ж, порадован. Трудитесь на благо Отечества, всегда буду рад посодействовать.

– Благодарю, ваше величество, – снова поклонился Шухов. Он не надеялся, что встреча будет долгой, но и не думал, что столь молниеносной. Впрочем, государь один, а выставка огромна, и ему желательно все осмотреть…

Императрица потянула Николая за рукав, но тот все еще оставался на месте.

– А это что за человек? – спросил он, указывая куда-то за опоры башни.

Шухов оглянулся и похолодел. В тени спокойно восседал монгол Жадамба, который отхлебывал что-то из кружки и, кажется, кушал притом печатный тульский пряник. Чертов монгол, только и успел подумать инженер, как государь произнес вполголоса:

– Господин инженер, распорядитесь, чтобы этого человека вечером привели ко мне. Я хочу поговорить с обычным тружеником; это же ваш рабочий, верно?

– Да-да, – быстро согласился Шухов. – Что любопытно, монгол. А высоты совершенно не боится. Сам постоянно сему удивляюсь.

– Вот видите. Древний народ, хранящий много мудрости… Я думаю, вам легко объяснят, где меня искать. Я хочу поговорить с ним наедине.

Шухов еще раз поклонился, недоумевая, что приглянулось царю в довольно аккуратном, но все же грязном и несимпатичном монголе, жующем какую-то заплесневелую корку, даже не глядя на государя и его свиту.

Николай тем временем коротко отдал честь и проследовал дальше. Шухов успел лишь услыхать обрывок фразы государыни:

– Фи, Ники… этот смерд…

Инженер искренне надеялся, что это, дай бог, было сказано не о нем.

Цуда провели к русскому царю уже после полуночи, и принявший его у инженера Шухова молчаливый офицер оставил их наедине. Японца, а ныне монгола, даже не обыскали, что казалось весьма странным. Неужели к русскому царю вот так легко попасть?!

Бывший полицейский стоял перед Николаем. Он мог бы убить его голыми руками и несколькими способами, но лишь молча смотрел то на бородку, то на подрагивающий носок сапога (царь закинул ногу на ногу, сидя в кресле), то на блестящие погоны…

– Садись, – велел наконец царь сварливым тоном. – Ты говоришь по-русски?

– Говорю, – кивнул Цуда и сел в другое кресло. – Не очень хорошо еще, но говорю.

– А ведь я помню тебя. Мне говорили, что ты умер в тюрьме. Получается, меня обманули?

– Нет, – пожал плечами Цуда. – Это я обманул их.

– Зачем ты хотел меня убить? Ты работаешь на японскую разведку?

Цуда быстро улыбнулся.

– Чтобы убить кого-то, обязательно нужно работать на разведку? Нет, я просто исполнял предначертание.

– Но я жив.

– Значит, таким было предначертание, – просто ответил японец.

Царь помолчал. Он выглядел несколько растерянным. Наверное, такой большой и важный человек не умеет сам думать и решать, подумал Цуда. Даже Микадо, наверное, не умеет. Иначе зачем им собирать вокруг себя тысячи секретарей, советников, министров и генералов? Мудрому человеку нужен только писец – записывать то, что он скажет. А глупцам нужны другие глупцы, чтобы советоваться с ними о том, как повелевать еще более ничтожными глупцами…

– Водку пьешь? – спросил царь.

Цуда покачал головой.

– А я вот, видишь, пью ее, паршивку, – сказал царь. Он взял со стола бутылку и налил себе рюмку. Выпил, ничем не закусив, пожаловался:

– Голова болит… Этот чертов Рамбах выписывает мне свои порошки, а толку никакого… А знаешь, почему болит?! Потому что ты, дурак, меня по голове стукнул своей саблей!

– Я не дурак, – возразил японец. – Дураками следует называть тех, кто проводит большую часть времени, сидя с друзьями и знакомыми и обсуждая недостатки управления у своего господина, указывая на ошибки советников и доверенных лиц и, конечно, не скрывая неправильных действий своих товарищей, в то же самое время подчеркивая свое собственное превосходство. Точно таков же твой лекарь, если он не умеет тебя излечить.

Царь махнул рукой и выпил еще немного водки. Он вел себя, как носильщик, зашедший с холода в теплый чайный домик. Русские очень странные, в который раз подумал бывший полицейский, раз у них такой царь. Такие люди не могут быть царями, и уж подавно – в таких больших странах…

– Где кружку-то взял? – спросил царь. – Я видел, жрал сегодня из нее что-то.

– Ходынка, – ответил Цуда. – Я там был, хотел твоего подарка. Кто-то бросил, я поднял. Оставил на память. Очень страшно было.

– Дай-ка ее сюда, – попросил царь, словно был уверен, что кружка с собой. Она и была у Цуда с собой, в небольшой сумочке, где лежали разные необходимые вещицы. Цуда спокойно извлек кружку и подал царю. Тот налил в нее водки почти до краев и сунул обратно:

– Пей! Видел я, как ваши пили в Нагасаки. Пей, говорю; когда еще придется с государем пить?!

Цуда пожал плечами, взял кружку и медленно выпил. Русскую водку он не любил, по сравнению с саке она была крепкой и невкусной, но пить ее вполне мог. Спиртное часто согревало его в холодные ночи, но оно же вызывало аппетит, а стало быть, несло ненужные расходы. Потому Цуда старался его избегать без особой нужды.

– Видишь, врал, – удовлетворенно произнес царь. – Все вы не пьете… А теперь рассказывай дальше – зачем в Россию прибыл, что делать хочешь. Ведь не зря попался мне. Сидел под этой… колокольней…

Цуда понял, что царь Николай изрядно пьян. Это явствовало и из того, что он не ждал ответа, а продолжал, повысив голос:

– Э-э, да я знаю!!! Убить меня пришел, наконец? И убивай. Убивай, коли хочешь. Так даже лучше – от руки чужеземца. Не то что Петра Третьего Федоровича – вилкой истыкали… или Павла шарфом…

Японец не знал, о чем говорит царь, но понял, что его предки редко уходили из жизни по своей воле. Тикали часы. В дверь просунулся – верно, на шум – какой-то человек с недовольным лицом, но Николай прогнал его движением руки.

– Ну?! Будешь убивать? – спросил Николай. – Или тебя велю убить. Вон полторы тысячи закопали, и ничего. Благолепие… А тут – какой-то японец… или ты монгол?

Цуда молчал.

– Мудрая нация – монголы. Но потеряли свое, потому что насобирали – не удержать… Ты скажи-ка, монгол, если уж убивать не станешь, что дальше-то делать? Может, это предначертание, как ты говоришь? Коронация к чертям, французишка этот, Монтебелло, на меня гадом ледяным смотрел… Может, господь меня оставил, а? Может такое быть, монгол? Может, мне отречься?

– О чем бы ни шла речь, всегда можно добиться своего. Если ты проявишь решимость, одного твоего слова будет достаточно, чтобы сотрясать небо и землю. Но тщедушный человек не проявляет решимости, и поэтому, сколько бы он ни старался, земля и небо не повинуются его воле.