Юрий Бурносов - Революция 1. Японский городовой

Неудачно повернувшись в седле, он скривился от боли, и Коленька сказал:

– К доктору вам нужно, дядя Коля. Там, куда мы идем, есть доктор?

– В Шейх-Галласе? Нет, доктора там, скорее всего, нет. Зато там имеется Аба Муда.

– Аба Муда? А кто он?

Гумилев снова скривился от боли в почках и медленно, с выражением процитировал:

– «В обычае у галласов называть небо владыкой земли, их богом; это у них создатель, который по произволу своему убивает и по произволу оживляет; и ему приписывается всемогущая сила и власть. А еще они верят в одного человека из своих же, по имени Аба Муда, как верят иудеи в Моисея, а мусульмане в Мухаммеда, и ходят к нему издалека, и получают от него благословение на победу и благословение на добычу; и он сплевывает им на мирро слюну, они же, завязав это, несут на мирре, чтобы служило оно им упованием в день битвы с теми, с кем они воюют».

– Откуда это? – спросил Коленька.

– «История Сисинния, царя Эфиопского». Конечно, Аба Муда никакой не бог, но зато вождь и духовный наставник Шейх-Гуссейна. Говорят, мудрый человек. Впрочем, посмотрим; может быть, это очередная охотничья история.

Добравшись до Шейх-Гуссейна, путешественники остановились на окраине под двумя молочаями, после чего привели себя в относительный порядок и отправились к Аба Муда.

Тот принял Гумилева и Коленьку в доме с плоской крышей, где были три комнаты, одна отгороженная кожами, другая глиной. Ничего особенно святого или великого – везде валялась всевозможная утварь, в двери постоянно лез мордой плешивый осел, и среди всего этого великолепия сидел на персидских коврах жирный негр, увешанный драгоценными побрякушками. Гумилев подарил ему бельгийский браунинг из своих запасов и портрет императора Николая Второго. Оба подарка были приняты благосклонно – браунинг поболее, портрет – поменее, после чего Аба Муда сообщил, что велел снабдить экспедицию провизией. Гумилев поблагодарил его и спросил, можно ли осмотреть гробницу Шейха Гуссейна.

– Гробницу осмотреть, конечно же, можно, – отвечал с хитрой улыбкой Аба Муда. – Но я велю своим людям зорко смотреть, чтобы вы не взяли с собой ни камешка, ни горсти земли оттуда, потому что делать этого нельзя. Я вам доверяю, но таков порядок.

– Разумеется, мы ничего не станем трогать, – заверил Гумилев.

– А твой государь – слабый человек, – продолжил неожиданно Аба Муда, помахивая портретом.

– Вы святой, но я могу счесть это за оскорбление, – начал было Гумилев, вставая, но вождь и духовный наставник Шейх-Гуссейна перебил:

– Я не желаю никого оскорбить. Я просто говорю, что вижу. Я не знаю деяний твоего государя, ни добрых, ни злых; я ни разу не видел его доселе и вряд ли увижу после, кроме как на этой фотографической карточке. Я не знаю, любят ли его в твоей стране или проклинают. Я говорю то, что вижу своими глазами. Этот человек принесет вам большие беды.

– Это мой государь, – сухо сказал Гумилев. Краем глаза он видел, что и Коленька поднялся в возмущении, и боялся, что тот наделает бед. – У меня нет иного.

– И еще раз повторю, если ты не услышал: я говорю то, что вижу. Принимать это или не принимать – твое дело, – произнес жирный негр, покачивая головой. – Если ты не веришь мне, то можешь после спросить у того, кто всегда с тобой.

– О чем ты говоришь?!

– Ты знаешь, – сказал Аба Муда, прикрыв глаза тяжелыми веками. – Ты знаешь.

Умолкнув, он сделал путешественникам знак уходить. Но сразу к гробнице они не пошли, потому что стояла ужасная жара, и выбрались туда лишь на следующий день.

Гробница представляла собой огороженное высокой каменной стеной кладбище с каменным домиком привратника снаружи. Входить туда разрешалось только босиком; Коленька и Гумилев сняли обувь и запрыгали по острым камням, больно коловшим ступни. Осмотрели гробницы, осмотрели пруд, вырытый Шейхом Гуссейном, вода в которой была якобы целебной.

Но более всего Гумилева заинтересовала пещера с очень узким проходом между камней, через который следовало пролезть. Сделать это мог только безгрешный человек. Если же кто-то застревал в дыре, то никто не смел протянуть ему руку и помочь, нельзя было кормить или поить такого человека, потому он умирал в страшных мучениях.

Эти жестокие правила весьма красноречиво подтверждали валявшиеся вокруг дыры человеческие кости и черепа.

– Небось специально набросали, для страху, – сказал Гумилев и принялся снимать верхнюю одежду.

– Дядя Коля, ты куда?! – взволновался Коленька. – Может, не нужно? Ну ее к бесам, эту легенду…

– Думаешь, застряну?! – Гумилев остановился.

– Нет, конечно… Но…

– Если застряну – значит, такая у меня судьба. Воды мне не неси, и никак вообще не помогай, а то тебя, чего доброго, накажут. У них тут с этим строго.

– Сами же сказали – «набросали для страху».

– А если не набросали?!

Гумилев подмигнул племяннику и, оставшись в нательной рубахе, полез вниз. Уже протискиваясь между прохладными, пахнущими могилой камнями, он вспомнил, что металлический скорпион остался в нагрудном кармане. Гумилев даже замер, подумывая, не вернуться ли, но потом покачал головой и ужом ввинтился в расселину.

В какой-то страшный момент ему показалось, что он застрял. Острые грани камней давили на грудь и позвоночник, дернувшись взад-вперед, Гумилев не продвинулся ни на вершок.

– Нужно успокоиться, – прошептал он.

Конечно, Коленька тут же полезет к нему, тащить. Конечно, легенда есть легенда, и вряд ли все действительно настолько ужасно. Но после встречи с пыльным демоном, смеющимся в ночи, Гумилев еще более внимательно стал относиться к поверьям и суевериям, какими бы странными они ни казались.

Выдохнув, он с новыми силами пополз вперед и через несколько мгновений очутился на свободе. Коленька, казалось, готов был закричать «ура!», и только святость места удерживала его от этого.

Гумилев поднялся наверх, отряхнулся и принялся одеваться. Немногочисленные паломники смотрели на него с огромным интересом, потому что вряд ли европейцы до него пытались доказать свою безгрешность таким вот необычным образом. Один, в длинных белых одеждах, подошел совсем близко и сказал по-французски:

– Я в вас никогда не сомневался, господин Гумилев.

– Господин Мубарак, это вы?! – удивился поэт, застегивая пуговицы рубашки. Он провел рукой по нагрудному карману и ощутил знакомое покалывание – скорпион был на месте. Не ускользнул этот жест и от старика, спросившего:

– Помог ли вам мой подарок?

– Как видите, сейчас я прекрасно обошелся без него. Но однажды он спас меня и моего товарища. Совсем недавно, не так уж далеко отсюда.

– Вы смелый, но безрассудный человек, – покачал головой Мубарак. – Все, что я знал ранее о русских, полностью в вас раскрывается… Вот и сейчас – зачем вы решили испытать себя? А если бы застряли?