Михаил Савеличев - Догма кровоточащих душ

Ханеки прыснула. Ичиро с обидой повернулся к терминалу.

- Номер один, группы "красный", "синий" и "зеленый" подтвердили полную активацию прототипов. Все параметры - в пределах нормы. Страховочные консоли убраны.

Ошии кивнул. Теперь все три человекообразные фигуры возвышались над платформой.

- Номер один, прошу подтвердить разрешение на начало следующего этапа эксперимента, - настойчиво шептала вставленная в ухо крошечная таблетка коммуникатора.

- Разрешаю. Раздвинуть щит!

9

Незаметно для себя Ерикку заснул. Он растянулся на матрасе Бананы, закинув руки за голову и рассматривая потрескавшуюся штукатурку потолка. Налитые, словно свинцом, веки закрывались, но Ерикку хотелось проследить за тем, во что складывались причудливо сплетающиеся линии трещин. Ему казалось, что он уловил в них какой-то порядок, словно кто-то начертал на потолке, зашифровал тайное послание, и нужно лишь еще одно мгновение бодрствования, чтобы тайна открылась, но...

Ерикку спал. Спал своим обычным черным сном, который был разбавлен лязгом рабочих кварталов, пронизан стылыми сквозняками, наполнен тоской одиночества и вины. Он ощущал в распростертой над ним тьме чье-то дыхание, близость человеческого тела, осторожное приближение рук, которые хотели погладить его щеки, но в последнее мгновение все таки не решались этого сделать.

Черный сон походил на морскую бездну, которая поглотила его, но он еще боролся за свою жизнь, напрягал все силы, чтобы вырваться из цепких объятий воды, ему почти удавалось приблизиться к той эфемерной линии глубины, где мрак уже разбавлялся струящимся светом, где все вещи на границе грез приобретали особый оттенок иного существования, где можно увидеть то, что обычно скрыто от глаз.

- Ерикку, - шептала сидящая рядом с ним Банана. - Ерикку...

Круглое лицо девушки склонялось над его лицом, пальцы ее рук гладили его волосы, а он не в силах был ничего сказать, потому что он не умел разговаривать с мертвыми. Он мог только разрушать то, что уже было мертво, но все еще хотело казаться живым. И какая разница - какими мотивами они оправдывали себя, что хотели передать живым людям, оставшимся по ту сторону смерти!

А затем сон закончился, словно его выключили. Раз, и нет. А он сам сидит на матрасе, скрестив ноги и держа в руках синий дырчатый куб.

- Рад вас приветствовать, господин Ерикку, - раздается голос, который всегда лжет. Ничему он не рад. Разве может хоть одна крупинка, гран радости спастись в мерзлом океане его голоса? Ее неминуемо скует леденящей душой, если у человека еще есть душа.

Ерикку не пугается, не вздрагивает. Он ждал голоса. С того самого момента, как переступил порог дома Бананы. Он знал, что голос вернется сюда, ведь это его дом, его, а не Бананы. Он жил здесь всегда, дышал Банане в затылок, нашептывал свои страшные сказки, направлял ее, приказывал...

- Вы лжете, - говорит Ерикку. - Вы не можете радоваться.

Антрацитовая тень падает на стену. Человек возвышается над Ерикку. Ему некуда сесть. В комнате пусто.

- Разве вы не хотите получить ответы на свои вопросы, господин Ерикку? - деланно удивляется голос. - Разве не это привело вас сюда?

Голос прав. Тысячу раз прав.

- Что написано на потолке? - спрашивает Ерикку. Почему-то его собственный вопрос неожидан для него самого. Словно он подчинился тихому, осторожному, но настойчивому толчку внутри себя.

- Вы умеете задавать правильные вопросы, - говорит голос. - Поверьте мне, это большая редкость в наше время. Правильный вопрос - половина правильного ответа.

- Что написано на потолке? - упрямо повторяет Ерикку.

- "Жизнь и сон устроены так, чтобы не дать человеку проснуться". Именно это вы и хотели услышать, господин Ерикку?

- Жизнь и сон устроены так, чтобы не дать человеку проснуться, - повторяет Ерикку.

- Да, господин Ерикку, - тень шевелится и делает шаг вперед. - Именно так и обстоят дела. Люди живут, люди спят, но они не замечают, что спят даже тогда, когда живут. Если это можно назвать жизнью.

- Не понимаю, - покачал головой Ерикку, - не понимаю.

Тень рождает студеный смех, как будто звенят в промороженном подвале леденящие цепи.

- Вы лучший охотник за приведениями, господин Ерикку. Вам ли не знать, что не все то, что имеет облик человека, является им. Зомби, вампиры, каппа, големы. Все они считают себя людьми, хотя в них уже нет ни капли анимы.

- Анимы?

- Да, господин Ерикку, анимы. Того, что и делает вас людьми. Каждый человек от рождения имеет в себе источник света творения, сфирот, который вырывает его из пустоты и выносит во внешние миры. Сфирот облекается в тело, и возникает, рождается человек, существо, способное привнести в техиру порядок и форму. Вам следовало бы лучше изучить вопрос антропогенезиса, возникновения человека, господин Ерикку.

Ерикку поежился.

- Я не ученый. Мне нет дела до этих выдумок.

Тень сделал еще один шаг вперед. Теперь она заполняла почти всю комнату.

- Происхождение человека, как и происхождение богов, касается каждого из вас. Это единственные вещи, которые только и стоит знать, господин Ерикку. Только они - подлинная реальность, все остальное - лишь сон.

- Ты лжешь, - сказал Ерикку. - Ты гнусно лжешь! Жизнь не может быть сном! Смерть не может быть сном!

- В начале был Заговор, господин Ерикку, - обронил голос, и слова разбились на миллион льдинок. - В начале был Заговор Творца против самого себя. То, что желало Творить, решило уничтожить то, что желало лишь покоиться. Именно преступление лежит в основе мира. Самое первое преступление, господин Ерикку. Не хотели бы вы его расследовать, господин детектив? Найти и покарать виновных? Возможно, мир тогда стал бы лучше?

- Жизнь не может быть сном, - упрямо повторил Ерикку. - Жизнь не может быть сном.

- Хорошо, господин Ерикку. Вам нужны доказательства? Тогда, может быть, вы больше поверите не мне, а другому человеку?

Подул теплый ветер, окно распахнулось, и в комнате стало светло. Наступил новый день. Ерикку потер глаза и повернулся на бок.

Рядом с ним сидела Банана.

10

Сэцуке вновь оказалась там, где две бесконечности пытались сойтись вместе. Бесконечность смерти и бесконечность света. Она стояла среди мертвых, иссохших тел, усеивающих поле давно минувшей битвы и смотрела вверх, где в багровом тумане сияли звезды. Солоноватый запах слегка касался ноздрей и было в нем одновременно и что-то знакомое, и что-то не менее пугающее.

Она обхватила себя за плечи и только теперь заметила, что на ней нет никакой одежды. Она почти ничем не отличалась от обнаженных тел, распростертых вокруг, наваленных безобразными грудами друг на друга, безобразными, потому что даже смерть должна быть достойной, а не такой безразличной, как будто равнодушное существо отнимало, высасывало из людей жизнь и бросало пустые оболочки на землю, как шелуху разгрызенных орехов.