Михаил Савеличев - Меланхолия

- У нас союз, - сочла нужным пояснить она. - Дружеский союз, хотя иногда приходится... слегка спорит, - госпожа Р. зажала сигарету в зубах, подтянула юбку, обнажая край чулок, и стянула их по очереди. Ноги засветились нереальной белизной.

Она аккуратно расправила скомканные тряпочки и повесила их на перила.

- Но... можно ли это называть таким словом - союз? Есть в нем что-то от шизофрении, вы не находите?

Качаю головой и еще больше сжимаюсь, скукоживаюсь. Снятые чулки обвивают почерневшее дерево перил и поначалу развеваются траурными флагами, но капли дождя быстро расплываются по ним крупными пятнами, нейлон намокает и угрюмо обвисает.

- Здесь не жарко. Я люблю дождь, особенно осенний дождь... В нем столько смыслов и настроений, вы не находите? Бессмысленная с точки зрения так называемой мудрости природы трата воды и ветра... Как будто это рассчитано не на гниение, а на созерцание... Грусть и воспоминания. Воспоминания и грусть.

Госпожа Р. бросает окурок, как-то неловко двигается, слегка упираясь голыми пятками в пол, наклоняется и рядом с мокрыми чулками повисают очередная тряпочка - черные трусики.

- Но, наверное, это только мои ассоциации? Смешное слово - ассоциации. Что-то рыхлое, неупорядоченное, искрящее. А еще говорят, что люди сходят с ума от их разрыва... Ложные представления, суждения, внутренние противоречия, галлюцинации... Мы с вами слишком мало общались и я жалею об этом. Было бы интересно поболтать в другой обстановке, при другой погоде... Дождь интимен и ностальгичен, быть страстным ему не пристало, но ведь у нас не страсть? Ты не находишь?

Она замолкает, но она права. Тысячу раз права. Странное и никогда не испытанное ощущение синхронного, совместного движения души, чувств, пугающее озарение единства, найденной, а точнее - обретенной истины, потому что во тьме нельзя искать, там можно только терять. В обычной жизни, если она существует, такое сразу же забывается, прячется в паутине подвалов и чердаков одиночества, потому что это слабость, самая отвратительная слабость, предательство личности - личины, отказ от масок и игры. Замыкание двух душ с привкусом раскаяния.

Такого не выдерживает никто. Нельзя жить в плотной сети тайных значений, символов, смыслов, знамений. Невозможно всегда быть в мысли, а если точнее и вернее - в безумии, в безоглядной идиотии невинного соития с миром. Здесь нельзя, невозможно допускать ни капли теплых чувств, обычных человеческих желаний и теплоты.

- Ты начинаешь все понимать, - прерывает госпожа Р. тишину дождя и ветра. - Ты думаешь - это сон? Наваждение? Бред? Я же говорю - все дело в ассоциациях... Кто-то когда-то выстроил дороги в наших головах, снабдил их указателями, бензоколонками, гостиницами, магазинами и мы теперь обречены плутать в дельте асфальта, не понимая, что лучше бросить машину и пойти к морю... или в горы... или вообще не двигаться, сидя на обочине. Или представь, что там произошло землетрясение... обвал, или просто ремонт дороги, в конце концов. А на руках у тебя карта спрятанных сокровищ. И что тогда? Ехать в противоположную сторону только потому, что туда ведет самое лучшее шоссе?

Она смеется, встает с кресла, возится с застежкой на боку, сдергивает короткую юбку и оставляет ее валяться на полу. Теперь она разделена - белое и черное, черное и белое. Встает в проеме ветра, дождя и облаков, внезапно подсвеченная разряженным светом, словно притянутым, выпитым из промокшего мира и теперь изливающимся сквозь обнаженную кожу спокойным сиянием. Хочется сказать: "Тебе холодно", или: "Так неприлично", но я лишь сижу на своей обочине и жду.

Госпожа Р. обхватывает себя руками, гладит плечи во внезапном ознобе, ладони сползают вниз к резкой границе между прикрытым и обнаженным телом. Она слегка поворачивается ко мне:

- Как ты думаешь, если бы Бог обратился лично к тебе... Нет, не так. Представь, что Он выбрал тебя, прямо сейчас, здесь. Вошел в твое убогое и унылое существование не чем-то, а ВСЕМ... Понимаешь? ВСЕМ, чем только возможно. Не выбирал бы жалкие околотки, окольные тропы, вообще бы не выбирал бы дорог, а стал бы травой... небом... ветром... Всем, что ты только можешь и не можешь помыслить. Был бы Он услышан? И, главное, как бы ты Его услышал?

Я зажмуриваюсь, заслоняюсь руками и вжимаюсь в колени, но это видение из разряда прозрачных. От него не убежать, не укрыться, как от обычного кошмара. Его видишь даже так - сквозь веки, сквозь пальцы, сквозь колени... Видишь одновременно со всех сторон, чувствуешь, как будто холод женского тела не отталкивает, не устрашает, а притягивает неловкие касания к голой коже, покрытой крохотными капельками дождя. Госпожа Р. улыбается и в ее улыбке нет ничего хищного, высокомерного, презрительного. Просто ледяная усмешка Снежной Королевы.

Она снимает черный свитер, стаскивает его через голову вместе с платком и очками, комкает в неряшливый узел и отбрасывает. Лишь темные полоски бюстгальтера пересекают спину и лопатки. Осторожно спускается по ступенькам и выходит под дождь, под низкие тучи в объятия ветра. Осторожно крутится, раскинув руки и подняв голову к небу, медленно поворачивается, красуясь почти голым телом. Светлые волосы намокают, как-то жалко облепляя голову потемневшими прядями.

- Я красивая? Скажи мне, что я красивая, как требует ритуал!

- Ты прекрасна, - соглашаюсь. Обнаженная женщина под дождем вызывает жуткий озноб и лишь одно желание - чтобы она быстрее вышла из коричневой лужицы, вырвала ноги из податливой грязи, в которую они погрузились по щиколотку.

Госпожа Р. послушно поднимается по лестнице, оставляя маслянистые отпечатки небольших ступней. Останавливается, замирает. Бюстгальтер странно смотрится, но она его не снимает.

- Ты еще не решил задачу? - недовольно спрашивает меня. - Ты еще раздумываешь? Хотя... ты, наверное, прав. Нужно многое обдумать. Мало кто думает. Они предпочитают указатели и дешевые карты для дураков. Кто-нибудь придумал бы каких-нибудь космических пришельцев...

Она подходит и проводит холодными ладонями по моим плечам, по груди... Влажное ощущение спускается вниз и замирает на животе странной печатью. Моя одежда для нее не преграда. На мне нет одежды. Нет вообще ничего в мрачной пугающей пустоте, по сравнению с которой ее тело - долгожданное спасение.

- Знаешь как меня иногда называют?

- Нет... Госпожа Р...

- Ну что за глупые шутки, - тихо шепчет она. - Парвулеско глупо шутит...

- Тогда у тебя нет имени...

- Единорог. Порой меня называют Единорог. Ты еще не разучился расстегивать застежки? Тогда почему ты медлишь?

24 октября

Попытка бегства

В объятиях не было наслаждения. Только борьба и взаимное выталкивание на острую бритву абсолюта, чье приближение леденило кожу и заставляло поджимать пальцы. Два космических божества исполняли грандиозный танец соития в молчании, в боли, в ненависти. Тьма расступалась в их зажмуренных глазах и лишь раскаленные жала метались от одной бездны к другой, выискивая случайных жертв. Казалось, что тела прорастали друг внутрь друга, дыхание и стук сердец сливались в хаос, и лишь где-то внизу рождалась гармония единого андрогина, зачинавшего жуткое потомство.