Константин Радов - Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим рассказанные.

Россия — чрезвычайно бедная страна. По казенным доходам она лишь незначительно превосходит Саксонское герцогство, хотя население больше вдесятеро, а пространство — в сотни раз. При этом даже такие малые сборы отягощают народ сверх всякого вероятия. Несчастные мужики и горожане шагу не могут ступить, не наткнувшись на сборщика какой-нибудь подати. Наивность моя в политике была велика: я предполагал, что Петр, окончив войну и занявшись внутренним устроением государства, начнет с самых необходимых мер и постарается всех, кого можно, ссадить с народной шеи. Относительно полка делать нечего: армия может сама себя обеспечивать лишь во вражеской земле, путем контрибуций, — оставалось надеяться, что жертвой экономии падет слабейшая часть войска. На заводе возможности заместить деньги из казны другими источниками имелись, и карантинное ожидание стало прекрасным случаем их обдумать.

Еще за несколько месяцев до первого отъезда к армии я приказал изготовить и поставить в заводской кузнице плоские чугунные вальцы, чтобы плющить раскаленные полосы железа по лотарингскому способу, потом добавил вторую, фасонную пару, для изготовления калиброванного прутка на курковые оси и тому подобные детали. Заготовки выходили ровнее и красивее, чем из-под молота, я уж не говорю о точности, — а выработка на одного работника могла бы удесятериться, если бы сие требовалось. Естественно, оставались обрезки вальцованного железа, и работники тотчас приспособились делать из них шильца, ножички и прочую мелочь. Управляющий сквозь пальцы взирал на этот промысел, пока металл не начал исчезать десятками пудов, а в довершение пропало несколько винтовочных стволов, строжайше запрещенных к вольной продаже. Дабы самому не оказаться в ответе, Козин учинил розыск. Всех выходящих с завода проверяли магнитом, виновные мастера отведали кнута и принуждены были возместить ущерб. Обрезки теперь ржавели без всякой пользы, и я не собирался их трогать. Богатство таилось не в них. Оно ожидало на дороге, которую показали вороватые умельцы, с редкостной изобретательностью наладившие изготовление и продажу разнообразных изделий из краденого материала. Ножи и скобяной товар можно делать сразу, лопаты и пилы — научившись вальцевать более тонкий и широкий лист. Покупая демидовское железо огромными партиями по низкой цене, а главное — имея самые совершенные инструменты для его обработки, только что мной придуманные, вполне возможно получать прибыль сто на сто. По прибытии в Тулу я обсудил дело с Адрианом Никитичем и отдал распоряжения инструментальной мастерской, чтобы изготовить необходимые приспособления.

Соскучившись по железу, я с удовольствием занимался заводскими делами и артиллерийскими опытами. Легко работать, имея толковых помощников: от зарождения мысли до воплощения ее в металле проходит совсем небольшой срок, а столкновение умов и мнений пробуждает в людях изобретательность. У меня все получалось. Ни одна бомба из сотен не разорвалась в стволе, а число осечек при попадании оказалось в пределах допустимого. Расчеты и испытания привели к идее длинной гаубицы: действительно длинной, имеющей ствол в двенадцать калибров, весом в восемьдесят раз больше сплошного ядра. Легкое, мощное и универсальное орудие: полупудовая гаубица, равная по калибру восемнадцатифунтовой пушке, оказалась легче шестифунтовки и могла перевозиться шестеркой лошадей, стреляя, по выбору, ядром, картечью или оперенной продолговатой бомбой, весящей почти полтора пуда.

Проблем было две. Малый угол падения, при настильной стрельбе, часто приводил к рикошету без разрыва, что удалось победить, изменив форму снаряда. Теперь он напоминал винную бутылку донцем вперед, с оперением на горлышке. Дальнобойность уменьшилась, зато издаваемый звук мог загнать в пятки самые храбрые души. Вторая трудность — плохое литье, кривизна и дисбаланс бомбовых корпусов. Цена, из-за сложности формы, была высока, а точность оставляла желать лучшего. Некоторое количество бомб и пару гаубиц новой пропорции изготовили для пробы. Я отправился с ними к Роману Брюсу под Выборг, но город пал до моего прибытия; оставался Кексгольм — и здесь шведы слишком быстро сдались, всего через три дня после закладки батарей! Разумеется, правильно поступили. Жаль только, что не довелось как следует испытать оружие в бою.

В поисках хороших стрелков для четвертого батальона, который никак не получалось набрать, меня надоумили проехать по старой засечной черте от Воронежа до Тамбова. Подобно казакам или восточным народам, в здешних гарнизонах любили нарезное оружие, и годных в егеря находилось достаточно. Но самым сильным впечатлением стало иное лицо России, ранее мной не виданное. Степенные несуетливые однодворцы, большие многолюдные села, плодородные черноземы, скирды хлеба, годами нетронутые за излишеством, — все разительно отличалось от нищих северных уездов. Могло показаться: передо мной другой народ, но здешние мужики прекрасно помнили, что предки их переселены с того самого севера дедом и отцом нынешнего государя для обороны рубежей от татар. Соединяя в себе крестьянина и воина, они чуждались холопства, но не имели присущего казакам своевольного разбойнического духа, и не поддались булавинцам в позапрошлом году.

Если смысл всей государственной мудрости — найти наилучшее для каждого народа сочетание свободы и порядка, двух начал, которые так трудно примирить, то русские деятели прошлого столетия, устроившие укрепленную линию, заслуживали высочайшей оценки! Жаль только, сей опыт не получил распространения. Первое, что замечает внимательный человек, приезжая в Россию, это приниженность и бесправие простонародья. Не только чиновник или офицер — любой солдат может ограбить мужика, если найдет, что у него взять, и тот даже не станет жаловаться, ибо бесполезно. Унижение, кое выказывает простой народ перед самым мелким царским служителем, можно сравнить только с пресмыкательством последнего перед царем. Конечно, перекос в отношениях сословий существует по всей Европе, но вряд ли найдется другая страна, где он настолько велик.

Впрочем, в то время я относил сие на счет древнего варварства, обреченного исчезнуть в ходе преобразований Петра, при усвоении русскими европейских понятий. Да и внимательным меня трудно было назвать: человек, увлеченный своим делом, мало что замечает вокруг. Так рудокоп из глубокой шахты не видит, что там на поверхности — цветущий сад или заросшие бурьяном развалины.

Людей я отправлял с офицерами отдельными партиями, по мере набора, а сам вернулся уже по зимнему пути, задержавшись для закупки хлеба. В тамбовской глуши четверть ржи стоила тридцать копеек, под Москвой — рубль, в Петербурге — до четырех рублей. Морозы наступили поздно, только под Рождество, и обозы не могли двинуться раньше. Новости, ожидавшие в Туле, будь я пятнадцатилетним юношей, привели бы меня в безумный восторг: первой стало объявление войны турецким султаном. Второй — приказ идти с полком на Украину, в распоряжение киевского воеводы Дмитрия Михайловича Голицына. Ниже квадратных букв писарского почерка, собственной Его Царского Величества мозолистой рукой коряво начертано: "Учинить по сему как наискоряе. Птръ". Разглядывая знакомую подпись, с летящим надстрочным «т», я прислушивался к своему сердцу: рад или не рад? Так и не найдя однозначного ответа, распорядился собрать офицеров, чтобы отдать приказания о подготовке к походу.