Зиновий Юрьев - Чужое тело, или Паззл президента

Не забыть бы позвонить Косте, напомнил он себе, вот уж кто действительно любил Петю, предан ему был больше, чем самому себе. Он набрал Костин мобильный.

— Костя, это Евгений Викторович. Петр Григорьевич умер. Да, сегодня ночью… Я знаю, кем он был для тебя, а ты — для него… Не спорь, был ты ему не просто близким человеком, а родной душой. Ведь после того, как сын ушел в монастырь, он остался совсем один… Ну а потом и с Галей, — он посмотрел на вдову, но она, казалось, не слышала, о чем он говорил. — Приезжай сейчас. Галине Дмитриевне нужно помочь, ты даже не представляешь, скольких это требует хлопот оформить смерть… Машина в гараже? Хорошо. Приезжай. Я у Галины Дмитриевны. Буду пока обзванивать всех, кому положено… Приезжай.

Он посмотрел на Галю. Она по-прежнему сидела в кресле, не спуская глаз с мужа, словно всё еще ждала, надеялась, что вдруг он все-таки откроет глаза и с трудом улыбнется ей сквозь привычную боль.

Как хотелось ему раскрыть объятия и взять ее в руки, защитить, укрыть, успокоить. Нет, нельзя. Вон сколькими условиями и запретами, оказывается, обрастает обман…

— Галина Дмитриевна, разрешите, я сделаю вам чашку кофе. Вы ведь, кажется, пьете по утрам кофе?

— Что? — непонимающе спросила Галя. — Кофе? А, да, да. Сейчас я встану и пойду на кухню.

«Не надо! — хотел он крикнуть. — Я ж знаю, где кофе и как включить кофеварку Сейчас я всё сделаю. Нельзя. Этого нельзя, того нельзя, в том не проговориться, в этом не подставиться…»

Долго ли он сможет жить в этом дьявольском лабиринте запретов и тупиков, кто знает.

Гроб несли Костя, Андрей, Вундеркинд и Свистунов. Евгений Викторович и вдова шли за ними, и он осторожно поддерживал Галю под локоть. Каждый шаг давался ей с трудом, и она, сразу постаревшая от слёз и черного костюма, медленно плелась за гробом — вот-вот сама упадет. А за ними по дорожке кладбища шли сотрудники компании и просто знакомые Петра Григорьевича, пришедшие проститься с ним. Никогда не думал, отметил Евгений Викторович, что у него на похоронах будет столько народа. Народ всё солидный. Купечество, ничего не скажешь. Среди провожающих он заметил даже Гургена Ашотовича, которого не сразу узнал без его больничного халата. Лицо у него было скорбное, как того требовали обстоятельства, но вместе с тем и удовлетворенное, как у человека, честно выполнившего свой долг.

Евгений Викторович посмотрел на коричневый лакированный гроб. Вот и говори, что прогресс у нас забуксовал. Ведь только вчера, кажется, хоронили в наспех сколоченных из плохо оструганных досок ящиках, которые и гробом-то назвать было стыдно. Да еще неряшливо обтянутых выцветшим кумачом. Он вспомнил, как хоронили Гену, погибшего во взорванном «мерседесе», в котором по чистой случайности Петра Григорьевича в эту минуту не оказалось. Хороший был парень Гена. На кладбище он тогда стоял у самого гроба и всё пытался догадаться, что значили белые буквы на тыльной стороне ткани, просвечивавшие сквозь кумач. Слово «слава» он разобрал, а вот кого именно славил ветхий кумач, так и не понял, то ли КПСС, то ли весь советский народ.

А теперь несли Петра Григорьевича в таком красивом гробу — наверное, итальянский, — что просто грех закапывать его в землю. Господи, что за вздор лезет ему в голову, а может, это и не вздор, а просто цепляется его сознание за всякие мелочи, лишь бы не дать подхватить себя мутному потоку чувств, который несся сквозь него. Была в этом потоке и странная печаль, будто умер не его двойник, не оригинал, а он сам, и немножко стыдное облегчение от того, что не нужно будет больше путаться в каждой мысли о себе среди бесконечных местоимений: он, я, мы. Нет больше оригинала, осталась лишь копия, и надо теперь учиться воспринимать себя всерьез, а не как фальшак.

А вот и подготовленная могила, тоже новомодная, высокотехнологичная — окруженная хромированными поручнями, с которых при помощи маленькой лебедочки можно тихо и пристойно, без мата опустить гроб в землю. А то, что, судя по цене и по красоте, гроб, скорее всего, был итальянский, хромированные поручни, можно ручаться, были «мейд ин Чайна», так мы уже привыкли, что и картошка молодая на прилавках тоже уже «продыос оф Франс». А гробовщики если еще и отечественные, то уже не пьяненькие мужички в телогрейках, которые того и гляди потеряют равновесие и сами рухнут в могилу, а одетые в чистые комбинезоны менеджеры по захоронению, которые приехали на работу в своих «шевроле» или «дэу» и ходят вызывающе трезвые хотя бы потому, что на обратном пути могут и зацапать гаишники.

Октябрьский холодный ветерок нес по дорожке уже давно опавшие и потому жестяно-шуршащие листья, дождя не было, но воздух был перенасыщен влагой, и темно-серые тучи плыли совсем низко над головой, словно заходили на посадку в какой-то невидимый аэропорт неподалеку.

Кто-то коснулся руки Евгения Викторовича, и он увидел, что гроб уже стоял на специальном столике подле могилы. Надо было сказать несколько слов — ведь он президент компании, и хоронят не только основателя «РуссИТ», а еще и человека, который оставил его своим преемником. На какую-то долю секунды Евгению Викторовичу вдруг захотелось крикнуть: братцы, да ведь это и меня тоже хоронят сегодня, а Петр Григорьевич с вами… Но успел, удержался. Что им сказать? Кажется, мысленно он уже давно отрепетировал слова, которые надлежало ему сейчас произнести, но почему-то все они разом выскочили у него из головы, и она была пуста и гулка. Он вздохнул и начал говорить, надеясь, что одно слово зацепит другое, оба потащат за собой третье и так далее.

— Друзья мои, коллеги, о нашем Петре Григорьевиче можно говорить или очень долго или ограничиться несколькими фразами. Потому что он был замечательным человеком. Наша жизнь последних двух десятилетий, казалось, всё время толкала его в наезженную колею нашего отечественного бизнеса — укради, обмани, убеги. Он выбрал другой путь, куда более тяжелый и у нас в стране не проторенный — путь созидания. Отсюда и наш «РуссИТ». И память о нем сохранится в нас, пока существует компания. И еще долго люди будут открывать дверь его кабинета, подсознательно надеясь, что увидят там человека умного, проницательного, готового всегда прийти на помощь. Я могу лишь обещать вам, что сделаю всё, чтобы не разочаровать их. Прощай, Петр Григорьевич.

Он отошел в сторонку — хорошо хоть не разрыдался, удержался все-таки, хотя слезы так и душили его. Себя ведь, если разобраться, хоронил. Он встал рядом с Галей, которая смотрела на него и, словно заведенная, медленно кивала головой.

— Петр Григорьевич был человеком мечты, — сказал Яша, — потому что он лишь казался иногда сухим руководителем, а на деле он до последнего своего дня оставался большим ребенком. Поэтому когда я поделился с ним планами создать новый тип компьютера, он не выгнал меня, не высмеял: американцы, мол, такого не сделали, а ты кто такой, чтобы сделать? Он просто спросил: это реально? И когда я ответил, что да, он лишь спросил, сколько нужно денег для создания прототипа. И вот сегодня в эту печальную минуту я могу сказать вам, что Петр Григорьевич не ошибся, доверившись нам, а точнее, своей мечте. Флэш-компьютер практически сделан, и к Новому году мы уже изготовим прототип. И я думаю, вы согласитесь со мной, что назвать новый компьютер нужно Петр Первый. И аналогия с императором вполне уместна, и имя Петр еще более уместно, и уж тем более слово Первый, потому что это первый в мире прибор такого типа.