Клиффорд Саймак - Разведка

— Как ваша фамилия? — спросил Крейн.

— Фамилия? Смит моя фамилия. Джеф Смит. Я и подумал, надо помочь тому парню, кто упустил эту самую машину. Протянул руку, хотел ее остановить, а она увернулась. Она…

— Что она сделала? — заорал Крейн.

— Увернулась. Вот чтоб мне провалиться, мистер! Я протянул руку, хотел ее придержать, а она увернулась. Будто знала, что я хочу ее поймать, вот и не далась, понимаете? Увернулась, объехала меня и покатила своей дорогой, да чем дальше, тем быстрей. Доехала до угла и свернула, да так ловко, плавно…

— Вы где живете? — спросил Крейн.

— Где живу? А на что это вам? Вы слушайте про машину. Я вам дело говорю, чтоб вы в газете написали, а вы перебиваете…

— Если я буду про это писать, мне надо знать ваш адрес, — сказал Крейн.

— Ну ладно, коли так. Живу на Норс Хэмптон, двести три, работаю на машиностроительном заводе Эксела. Токарь я. И уж, наверно, целый месяц спиртного в рот не брал. И сейчас ни в одном глазу.

— Ладно, — сказал Крейн. — Валяйте рассказывайте дальше.

— Дальше-то вроде и нечего рассказывать. Только вот когда эта машина катила мимо, мне почудилось, вроде она на меня поглядела. Эдак искоса. А как может швейная машина глядеть на человека? У нее и глаз-то нет, и вообще…

— А почему вы решили, что она на вас глядела?

— Сам не знаю, мистер. Так мне почудилось… Вроде как мурашки по спине пошли.

— Мистер Смит, — сказал Крейн, — а раньше вы ничего такого не видели? Скажем, чтобы стиральная машина бегала, или еще что-нибудь?

— Я не пьяный, — обиделся Смит. — Целый месяц в рот не брал. И отродясь ничего такого не видывал. Только я вам чистую правду говорю, мистер. Я человек честный, это все знают. Кого угодно спросите. Хоть Джонни Джейкобсона, бакалейщика. Он меня знает. Он вам про меня расскажет. Он вам скажет, что я…

— Ясно, ясно, — миролюбиво сказал Крейн. — Спасибо, что позвонили, мистер Смит.

И ты, и еще этот Смит, сказал он себе, — оба вы спятили. Тебе мерещится железная крыса, и пишущая машинка начинает учить тебя уму-разуму, а этот малый встречает швейную машину, которая бегает по улицам.

Мимо, решительно стуча каблучками, прошла Дороти Грэм, секретарша главного редактора. Она была вся красная и сердито гремела связкой ключей.

— Что случилось, Дороти? — спросил Крейн.

— Опять эта окаянная дверца. Шкаф этот несчастный. Я оставила его открытым, точно помню, а какой-то растяпа взял и захлопнул, и замок защелкнулся.

— А ключом отпереть нельзя? — спросил Крейн.

— Ничем его теперь не отопрешь, — отрезала Дороти. — Придется опять звать Джорджа. Он умеет укрощать этот замок. Слово такое, что ли, знает… Прямо зло берет. Вчера вечером мне позвонил шеф, говорит — придете пораньше, надо приготовить магнитофон для Элбертсона. Он едет на север, на процесс того убийцы, и хочет кое-что записать. Я вскочила ни свет ни заря, а что толку? Не выспалась, даже позавтракать не успела — и на тебе…

— Достаньте топор, — посоветовал Крейн. — Уж топором-то открыть можно.

— Главное, с этим Джорджем всегда такая канитель! Говорит — сейчас приду, — а потом ждешь его, ждешь, позвонишь опять, а он говорит…

— Крейн! — на всю комнату заорал Маккей.

— Ага, — отозвался Крейн.

— Что-нибудь стоящее с этой швейной машиной?

— Парень говорит — она сама бежала по улице.

— Можно из этого что-нибудь сделать?

— А черт его знает. Мало ли кто что сбрехнет.

— Что ж, поговорите еще с кем-нибудь в том квартале. Поспрашивайте, не видел ли кто, как швейные машины разгуливают по улицам. Может получиться забавный фельетончик.

— Ладно, — сказал Крейн.

Можно себе представить, как это прозвучит:

«Вас беспокоит Крейн, репортер „Гералда“. Говорят, в вашем квартале бегает на свободе швейная машина. Вы ее, случаем, не видали? Да-да, уважаемая, я именно это самое и сказал: бегает швейная машина. Нет, мэм, ее никто не толкает. Она бегает сама по себе…»

Он лениво поднялся, подошел к справочному столу, взял адресную книгу. Отыскал Ист-Лейк и выписал несколько фамилий и адресов. Он старался оттянуть время, уж очень не хотелось браться за телефон. Подошел к окну, поглядел какая погода. Эх, если б можно было не работать! Дома в кухне опять раковина засорилась. Он взялся чистить, все разобрал, и теперь по всей кухне валяются трубы, муфты и колена. Нынче самый подходящий день, чтоб привести раковину в порядок.

Когда он снова сел за стол, к нему подошел Маккей.

— Ну, что скажете, Джо?

— Псих этот Смит, — сказал Крейн в надежде, что заведующий передумает.

— Ничего, — сказал тот, — может получиться колоритная сценка. Есть в этом что-то забавное.

— Ладно, — сказал Крейн.

Маккей отошел, а Крейн начал звонить по телефону. И получил те самые ответы, каких ждал.

Потом он принялся писать. Дело подвигалось туго.

«Сегодня утром некая швейная машина вышла погулять по Лейк-стрит…»

Он выдернул лист и бросил в корзинку. Помешкал еще, напечатал:

«Сегодня утром один человек повстречал на Лейк-стрит швейную машину: он учтиво приподнял шляпу и сказал ей…»

Крейн выдернул и этот лист. И начал сызнова:

«Умеет ли швейная машина ходить? Иначе говоря, может ли она выйти на прогулку, если никто ее не тянет, не толкает и не…»

Он порвал и этот лист, вставил в машинку новый, поднялся и пошел к дверям — выпить воды.

— Ну как, продвигается? — спросил Маккей.

— Скоро кончу, — ответил Джо.

Он остановился у фотостола, и Гетард, редактор, протянул ему утреннюю порцию фотографий.

— Ничего особенно вдохновляющего, — сказал Гетард. — Все девчонки нынче стали больно скромные.

Крейн перебрал пачку снимков. В самом деле, полуобнаженных женских прелестей было меньше обычного; впрочем, девица, которая завоевала титул Мисс Пеньковой Веревки, оказалась весьма недурна.

— Если фотобюро не будет снабжать нас этим получше, мы скоро вылетим в трубу, — мрачно сказал Гетард.

Крейн вышел, напился воды. На обратном пути задержался у стола хроники.

— Что новенького, Эд?

— Наши восточные корреспонденты спятили. Вот, полюбуйся.

В телеграмме стояло:

«КЕМБРИДЖ, МАССАЧУСЕТС, 18 октября (Юнайтед Пресс). Из Гарвардского университета сегодня исчезла электронная счетная машина „Марк III“. Вчера вечером она была на месте. Сегодня утром ее не оказалось.

По словам университетского начальства, никто не мог вынести машину из здания. Ее размеры — пятнадцать футов на тридцать, вес — десять тонн…»

Крейн аккуратно положил желтый бланк на край стола и медленно пошел на свое место. На листе, который он оставил в машинке чистым, было что-то напечатано.

Он прочел и похолодел, потом перечитал еще раз, пытаясь хоть что-то понять.

Вот что он прочел: