Журнал «Если» - «Если», 2011 № 07

Природа сыграла с ним злую шутку, разрушив его карьеру концертирующего пианиста, когда он оглох — примерно в том же возрасте, что и его музыкальный идол Бетховен. Но Стимэн приспособился — научился читать по губам, так что сторонний наблюдатель и не заметил бы его глухоты. И его личное несчастье послужило хорошим стимулом, чтобы углубиться в изучение того, каким образом мозг воспринимает и обрабатывает музыку. Это являлось своего рода сублимацией и компенсацией невозможности когда-нибудь вновь услышать хоть какую-нибудь мелодию.

Стимэн начал говорить, но тут же его внимание привлекло внезапное изменение изображений на телевизионных мониторах. Экраны вдруг замерцали, и на них возникли совсем другие картинки.

Эти мельтешащие изображения обладали какой-то магической притягательной силой и все больше и больше захватывали его внимание. Все же уголком глаза Стимэн увидел, что президент стоит, раскрыв рот, будто самый последний деревенский олух из фермерских штатов. Из уголка рта лидера нации стекала струйка слюны, а он, как и все остальные в помещении, тупо пялился на гипнотические картинки, заполняющие телевизионные экраны. Подобно окаменевшим жертвам ослепительной улыбки Медузы Горгоны все они беспомощно впитывали калейдоскопический вихрь пестрых галлюциногенных образов, которые отныне постоянно и бесконечно будут циркулировать в их мозгах.

И во множестве других мест по всей стране и по всему миру почти каждый, кто включил телевизор, чтобы посмотреть в прямом эфире историческую пресс-конференцию, тут же подпадал под это заклятие, и его глаза уже не отрывались от смертельной трансляции, заменившей ту, что была объявлена в программе. Те счастливчики, которым повезло заниматься чем-то другим и не глядеть телевизор во время первого удара этой самой последней волны террористической нападения, очень скоро выучили новый термин, которым описали это оружие, мгновенно и одновременно парализовавшее миллионы менее удачливых сограждан.

Выжившие специалисты в области распознавания образов, изучающие, как мозг воспринимает и обрабатывает визуальные сигналы, окрестили его «глазным червем».

За миг до того как поток сюрреалистических образов с экрана, льющийся в мозг, уничтожил его здравый рассудок, заставив погрузиться в вечный кошмар сменяющихся гротескных форм и цветов, Стимэн успел проклясть Природу за ту последнюю злую шутку, которую она с ним сыграла. Он с кристальной ясностью понимал, что эти убийственно безумные картинки действуют на него гораздо сильнее, чем на любого другого человека в переполненном зале. Точно так же, как немузыканты были менее подвержены действию «ушных червей», чем специалисты, обладающие соответствующими талантами и подготовкой, люди с дефектами зрения не так быстро и не так сильно поддавались чарам «глазных червей». Большая часть его товарищей по несчастью в этом зале все же воспринимали парализующие изображения в несколько ослабленном и искаженном виде благодаря очкам либо контактным линзам или же потому, что обладали средненьким, ничем не примечательным визуальным восприятием.

А природа, хотя и безжалостно лишила Стимэна слуха, одарила его превосходным зрением, так что на приеме у окулиста он ясно различал все знаки в таблице, вплоть до самых мелких.

Перевел с английского Евгений ДРОЗД

© H.G.Stratmann. The Day the Music Died. 2010. Печатается с разрешения автора.

Рассказ впервые опубликован в журнале «Analog» в 2010 году.

Таким будущее быть не должно. И все же — вот оно. А это — Миллисент Ка, рожденная любящими отцом и матерью в неофеодальном музыкальном владении, где их побитый цементной пылью дом так чудесно гармонирует с растрескавшимися асфальтовыми равнинами лос-анжелесской страны грез и замками богатеньких придурков в Тихих Палисадах [11] Тихие Палисады — привилегированный район Лос-Анджелеса, застроенный особняками. (Здесь и далее прим. перев.) .

Первое, что слышит Милли при выходе из материнского лона, — это музыка. Ее папа, музыкальный вассал, грезящий о карьере странствующего музыканта, играет на саксофоне, пока Милли заходится в своем первом крике. Ее мама, денно и нощно без всякого желания певшая госпел с самого его возрождения, шепотом просит мужа перестать валять дурака. Но он лишь улыбается да продолжает играть, в то время как акушерка вводит в сморщенное тельце Милли искусственные хромосомы. Придя к выводу, что роженице без небольшой помощи со стороны вытерпеть выходки ее муженька будет сложно, она нашлепывает несчастной женщине болеутоляющий пластырь.

Когда же Милли впервые берет материнскую грудь, ее мама уже светится счастьем — может, из-за музыки, хотя скорее всего благодаря медицинскому средству.

— Какой же ты идиот, — шепчет она мужу, — но, черт, такой милый.

Отец Милли смеется и распахивает окно жаркому ветру. Пока Милли довольно сосет, ее папаша импровизирует на тему «С мечтой о Калифорнии» [12] «С мечтой о Калифорнии» — песня группы «The Mamas & the Papas», 1965. , а жена его своим незабываемым меццо-сопрано мурлычет слова этой древней народной песни. Иногда мечты — это все, что осталось у людей.

На следующий день в ознаменование рождения Милли жена его светлости — великолепная и поразительная леди Аманза Коллинз — жалует бесплатное выступление. Указ ее прост: его светлость, правитель самого крупного в мире музыкального владения, отказывается на один час от всех прав на выступления своих вассалов. Они могут играть все, что хотят. Долг по желанию.

Вассалы потрясены. Да кто такая эта Миллисент Ка, вызвавшая столь беспрецедентную щедрость их сеньора? Однако музыканты не настолько глупы, чтобы подвергать сомнению официальное постановление, и быстренько подметают пыльный концертный зал да принимаются вовсю праздновать. Пианисты, гитаристы, барабанщики, флейтисты, саксофонисты и тенора — все играют только для самих себя.

Скачивания взрывают чарты. Критики заходятся в восхвалениях потрясающе радостной музыки. Показатели просмотров в реальном времени выше всякого понимания. И даже если несколько вассалов ворчат, когда выступления идут дольше положенного — принося его светлости кругленькую сумму в обменном долге, — то все эти пораженцы просто не удостаиваются внимания.

Однако родители Милли в эту радостную ночь участия в празднестве не принимают. Вместо этого они лежат поперек двуспальной кровати и обсуждают будущее девочки.