Ираклий Вахтангишвили - Реальность фантастики №01-02 (65-66) 2009

Дайте мне боль и тьму, но только чтобы я знал, что эти боль и тьма – ре- альны.

Дайте мне раз в жизни взглянуть на Настоящую Прагу и Настоящий Са-марканд!

А эту иллюзию, эту насмешку, этот город-спектакль, я сотру с лица Земли.

Наконец, я встаю из под обломков. Но я уже больше не танк. Я – боевой робот. До чего это пошло! Не зря Технотрон считается уделом юзеров с дурным вкусом. Но сейчас робот – именно то, что мне надо.

И вот уже я топтал этот город ногами, давил подошвой глиняные крыши, и оставлял от толп людей бесформенные пятна. Кулаком разбивал купола, и вырывал из земли минареты, поднимал их над головой, ломал на части или как копья вышвыривал в пустыню. Жег город ракетами и протонным лучом. Убивал людей всех, всех, кто здесь есть. А здесь было двести тысяч…

Я не помню, сколько я бесновался, но помню, что успокоился только ког-да от всего города, почти в прямом смысле, не осталось и камня на камне. Наконец, я поставил робота на самоуничтожение, а когда вал яда и пламе-ни прокатился над руинами, вновь спустился в переулок, в гигантский от-печаток стопы моего Технотрона.

– Так вам и надо! – я стоял меж двух стен, завалившихся навстречу друг другу, и меня всего била дрожь, так и надо! во всем Самарканде не уце-лел ни один бот или юзер.

– Аури!

Я обернулся, и увидел Санчес. На ее лице не осталось ни единой пылин-ки, а глаза горели от восхищения.

– Что?! Что?!

– Слушай, Аури, это же здорово! Да у тебя талант! Ты бы мог и на Аре-не драться. Что ж ты раньше такого не делал?

– Пойду громить Прагу, – вздохнул я обессилено, привалившись к сте-не, – наломаю шпилей от Собора Святого Вита.

– Да брось. Зачем ты это сделал? Так просто?

Да… Разрядил лишнее напряжение.

– И как? Легче стало?

– Ну… – я хотел уже ответить, что стало, но в эту секунду произошло то, что заставило кровь в моем теле – том теле, что лежит в пронизанной луча-ми сетевой комнате в Бог весть где скрытой квартире вскипеть!

«Окончание отчетного периода. Все несохраненные данные будут при этом утеряны».

– Что-о? – надпись перед глазами, и…

Гам и звон самаркандского рынка забились в ушах. Взревели ослы и верблюды,и заорали,прославляя в веках свой товар,продавцы в лавках. Сверху послышалось «Ал-л-ла Акбар!», а со стороны дворца уже доноси-лось: «Дорогу Тамерлану!».

Самарканд жил! Не умер ни один из убитых! Да они и не могли умереть. Не могли потому, что никогда не рождались.

– А-а-а-а-а-а! – я заорал во все горло, и Санчес тут же подскочила ко мне, зажала ладонью рот.

– Ты чего, Аури? Ты что, не знал, что отчетный период истекает? Ты бы на часы посмотрел, прежде чем все ломать!

– А… Ненавижу! – крикнул я сквозь ладонь, державшую мои губы, и Санчес наклонилась к моему лицу.

– Кого ненавидишь? Этих, что ли?

– Пошла ты! – крикнул я, и вышел из Сети.

В сетевой комнате всегда темно, и вся она всегда пронизана тончайшими лу-чами. Я могу стоять, сидеть, лежать на полу – но лучи исходят из любой точки поверхности в комнате, и регистрируют все, что происходит с моим телом.

И снова вопрос: откуда я это знаю? Ведь об этом нигде ничего не написа-но – но почему-то мне известны все механизмы работы Сети и синтезато-ра. Я знал их всегда. Знал их дольше, чем самого себя. А когда я узнал себя, я уже не был ребенком.

Дети вообще есть только у ботов.

Так откуда, откуда я взялся? Откуда же…

Встав с пола, я прошел в главную комнату, запросил у синтезатора вьет-намский арбуз, а сам ушел в душ. И вот уже снова я стоял под теплыми струями, размышляя о том, где я живу…

Синтетизм. Информационно-синтетическое общество. Общество, где прогресс доведен до абсурда. Абсолютный прогресс.

Здесь нельзя заразиться даже самой банальной простудой. Нельзя по-пасть под машину или вывалиться из окна. Здесь тебя никто никогда не убьет, и даже покончить с собой невозможно: стены мягки, дыры в полу поглощают воду, а яд и взрывчатка в синтезаторе не предусмотрены.

Общество абсолютной свободы. Абсолютного равенства. Абсолютной стабильности.

Общество, где все абсолютно и все доведено до абсурда.

И где все люди одиноки.

Или только кажутся одинокими? Санчес счастлива. Многие из моих случайных компаньонов были счастливы. Несчастен лишь я один.

Но я ведь знаю себя одного! Санчес не спутница жизни. Для меня она вообще не есть человек. Для меня Санчес – партнер по игре, и я не знаю, что у нее на душе.

Быть может, она живет в соседней квартире, за этой стеной. А может – ее нет вообще. Пробить мои стены невозможно, а значит, мне никогда не узнать истины.

Я закинул голову, поймал ртом струю, начал с жадностью глотать горячую воду. После того, что я сделал в Самарканде, болезненно хотелось помыть-ся – казалось, что вся моя кожа в пыли. Но пыли не было – и быть не могло.

Почему же я одинок?

Почему прогресс и свобода за без малого тысячу лет уничтожили обще-ство? Общества больше не существует. Есть только совокупность людей.

Я хочу сломать этот мир. Хочу вырваться из этих стен. Хочу идти по ули-цам Настоящего Самарканда, и хочу, чтобы меня до смерти забил в отделе-нии узбекский сотрудник милиции.

А впрочем, это бред. Запуганная русская женщина, живущая в Узбекис-тане двадцать первого века, не смела бы даже мечтать о подобной жизни. Миллиарды людей тысячи лет умирали от голода и болезней, холода и ог-ня, мечей и пуль. И с моей стороны это – скотство, низость, подлость – не-навидеть информационно-синтетическое общество.

Ведь здесь смерти нет.

Здесь равенство и свобода, и в то же время абсолютная индивидуаль-ность каждого.

Здесь люди автономны. Здесь никто ни от кого не зависит. Никто нико-му и ничем не обязан. А от того – не нужен.

Я не нужен Санчес, а Санчес не нужна мне. И я никогда не поверю, что ее счастье искреннее.

А, плевать!

Я выключил воду, и, мокрый, распаренный, пошел в сетевую комнату. Синтезатор уже успокоился, и на столе лежал большой красный шар, под которым возникла лужа прозрачного сока. Но я не хочу есть арбуз, который никогда не был зернышком.

Я хочу уничтожить этот мир! Взорвать мою квартиру, и оказаться там, в Нас-тоящей Праге. Пускай больной и голый, пускай беззащитный. Но я хочу при-коснуться к настоящим камням, и вдохнуть настоящий, естественный воздух.

Сейчас я начну разрушать!

Холодная война прекрасна. Прекрасна уже потому, что здесь всегда есть хотя бы иллюзорные боль и страх. Палец на кнопке, глаз у прицела, мозг на-готове – любая секунда для этого мира может оказаться последней, и толь-ко на моей памяти ядерные войны здесь начинались четырнадцать раз.

Так… Вселяюсь в президента США.

Режим полного повиновения.

Приказ о начале ядерных бомбардировок Советского Союза. Вот так…