Александр Матюхин - В тихом омуте чертей нет

Мягкоступ сделал паузу. Толстяк, как и многие вокруг, неопределенно хмыкнул. В чем соль шутки он не понял, надо будет позже подумать, за кружкой другой рома.

— Я бы не предпринял это путешествие, не будь у меня веских причин. Вы знаете, что существует карта с точными координатами места, где лежит корабль «Туманные берега». И вот сейчас я хочу сообщить вам, что корабль здесь.

Мягкоступ вынул руки из кармана и ткнул кончиками пальцев в пол. Толстяк невольно опустил голову и секунду тупо разглядывал дощатый пол с сеточкой неровных трещин и соскобленными кусками бардовой краски.

«Плохо надраили, черти — подумал он, — надо будет взять с десяток синекожих, чтоб умерли здесь, но блеск навели».

— Под нашим кораблем лежат три десятка ящиков, наполненных золотом и иными сокровищами. Отплывая от берегов разграбленной Японии, сэр Борнштейн писал, что богатство, которое он везет, превосходит золотые запасы Англии в десятки раз. Вы понимаете, что это значит?

Снова эффектная пауза. Толстяк не понял для чего, но понял, что она именно эффектная.

— Мы станем богатыми! — сказал Мягкоступ и по мере того, как до присутствующих доходил смысл этих слов, рубку наполнили восхищенные вопли. Завопил и Толстяк, радостно, волнующе, потирая чешущиеся локти.

Он станет богатым! Он станет знаменитым! Он станет этим, как это…с толстым кошельком которые… а еще жениться на Геральдине! Хотя, к чему ему Геральдина? У нее толстый зад и обвисшие груди! А нос! Видел бы кто-нибудь ее нос! Нет, Толстяк, он человек шаристый, он не станет тратить деньги на толстых обрюзгших баб. Найдет себе красотку, чтоб помоложе и поопытней. Таких в Италии, конечно, днем с огнем не сыщешь, но ежели хорошо поискать…

— Языки вырву! — заорал младший офицер Шутоград, — ну-ка заткнулись все! Капитан Мягкоступ не договорил еще. А чего тут еще говорить? Дела делать надо! Сокровища доставать!

— Господа, попрошу еще одну минутку внимания! — сказал капитан Мягкоступ, подняв руки вверх.

И все затихли. Недочеловек всхлипывал еще с секунду, не понимая, что происходит, но замолк, стоило Опарышу врезать ему как следует по плешивой голове.

— Теперь я объясню вам, для чего мы взяли в плен синекожих. Многие из вас, должно быть, остались не слишком довольны тем, что мы ввязались в бой с ними, потеряв добрый десяток хороших воинов. Но игра, как говориться, стоила свеч. Вы не знали, а я знал на что мы идем. Сокровища покоятся на дне океана, а это ни много, ни мало, а восемьсот метров в глубину. Скажите, кто-нибудь из вас может нырнуть на такую глубину? Нет. А вот синекожие могут. В свое время я долго изучал повадки аборигенов и знаю, на что они способны. А теперь скажите мне, господа, кто сделает за нас с вами всю грязную работу? Кто преподнесет нам золото на блюдечке? Кто сделает нас богатыми?

— Капитан Мягкоступ!! — взревели разом пятьдесят с хвостиком глоток. Капитан поморщился и сказал:

— Синекожие. Они и только они. Вам понятно?

— Понятно! — заревели все те же глотки, хотя Толстяк был готов поклясться, что никто ничего не понял. Лично он сам с трудом связывал все сказанное капитаном в более менее разумную цепочку. Непонятно было одно — что делать дальше?

— Велите вставать на якорь и выводите всех синекожих на палубу, — распорядился капитан Мягкоступ, — Шутоград, в вашем распоряжении пятнадцать минут. Медлить ни в коем случае нельзя. Начнем прямо сейчас. Господа! — теперь капитан обращался ко всем, — попрошу вас вернуться к исполнению своих непосредственных обязанностей. На палубе столпотворения не создавать.

— Кого увижу — кадыки вырву! — коротко и ясно объяснил Шутоград, — Опарыш, давай дуй к Крышке, пущай моторы глушит и рабов всех выгоняет из трюмов. Недочеловек, ты к себе, на мачту лезай, и чтоб я тебя до самого вечера не видел, понял меня? Где боцман наш? Толстяк! Собери все железные пластины, что по кораблю разбросаны, на палубе.

— К чему?

— Надо к чему, — огрызнулся Шутоград, — Вереск, ты где работаешь?..

Младшему офицеру оно, конечно, виднее, но Толстяк знал, что железные пластины разбросаны по всей «Валентине». Их и за неделю не соберешь, а тут — пятнадцать минут.

Он развернулся и направился к выходу, расталкивая стоящих матросов. Настроение сложилось какое-то непонятное. Вроде и радостно оттого, что сокровища нашли, а вроде и неприятно. Это же работать теперь надо, чтоб золото со дна достать, опять на солнце париться. А при офицерах тельняшку не снимешь, не выжмешь, что уж говорить о шортах? Эх, вечером, значит, опять придется замачивать одежду в кипятке, а потом долбить промасленным камнем, пока вся соль и пот не выйдут, иначе с утра тельняшка станет что дерево, хоть синекожих им убивай.

Наверху действительно палило. Солнце даже не думало заходить, а стайка белых облаков огибала палящее светило по хитроумной траектории. Понятное дело, кому охота изжариваться заживо?

Синекожие усиленно драили палубу, и было видно, что драили они ее с тех самых пор, как ушел Толстяк. Часть палубы блестела и резала глаза. Другая же часть, до которой ироды Болотных Топей еще не добрались, выглядела мрачно и грязно. Толстяку даже почудились куски зеленой плесени в уголках, под канатами. Для дела Толстяк треснул ближнему синекожему по спине пятерней (звук какой чудный получился), да прикрикнул грозно:

— А ну живее двигаемся! Всех акулам скормлю, не пожалею!

Синекожие задвигались быстрее, словно понимали. Вот они, инстинкты, как их Бабуин называет. Ни черта синекожие не петрят в языке, а все равно жить хотят. На уровне животных соображают. Толстяк видел дрессированных верблюдов однажды. Те прицельно плевали своей жвачкой в чучела людей, изготовленных из соломы. И метко плевали, кстати. Многим стрелкам поучиться у верблюдов можно было…

Толстяк постоял немного, чеша затылок и щурясь, размышляя. Может, синекожих припахать? Они худые, гибкие, в любую щель пролезут, чтоб железные пластины вытащить. Только вот вопрос — как объяснить им, что эта за штука такая и как ее искать.

Неподалеку как раз валялась одна из таких пластин. Это была продолговатая полая то ли коробочка, то ли действительно свернутая пластина. Больше всего она походила на портсигар, какие носят аристократы итальянские. Для чего ее назвали пластинами, Толстяк не понимал. Ну, раз назвали, значит так надо.

Нагнувшись, он поднял пластину и, окликнув одного из синекожих, стал объяснять ему, что с этой штукой надо делать. Для весомости и закрепления материала приходилось стучать кулаком по макушке синекожего, но он все равно не понимал.

— Эх, чтоб тебя, — ругался Толстяк, — самому прикажешь идти искать?

И в это время корабль тряхнуло. Несильно, но достаточно для того, чтобы Толстяк потерял равновесие и растянулся на палубе пузом вверх, нелепо раскинув руками. Железная пластина выскользнула из рук и, сверкая на солнце, улетела за борт.