Яцек Дукай - Собор

Я вскарабкался на спинку скамьи, с нее — на костяной выступ одного из кривых ребер Собора. Здесь, посреди главного нефа, из-под поверхности камня, словно через толстую, искажающую черты пленку, выглядывают, пробиваются — натуральных размеров головы. Тени мягко стекают по лбам и щекам; я провел ладонью, кончиками пальцев; холодные, очень холодные, кожа трескается. Я отдернул руку, опасаясь, что еще примерзнет — вот скандал был бы. Слишком резко, слишком! — это же Измираиды, притяжение минимальное, легенький толчок выбрасывает вверх на несколько метров. Я полетел по плоской дуге, грохнулся спиной в защитный барьер биосферы, чуточку амортизировало; теперь меня снова отбросило к могиле Измира. Я еще успел схватиться за одну из скамей, меня развернуло в воздухе, теперь я врезался в пол левым плечом, голова стукнула о камень; сейчас об этом говорится легко, но тогда я был уверен, самое малое, в сотрясении мозга. Не то, чтобы отняло зрение, но боль доминировала над всеми чувствами, заслонила весь свет. Мигая, я ощупал голову. Липко. Только через какое-то время увидел, что пальцы покрыты красным. Волосы клеились кровью. Пошатываясь, я потащился в сторону скафандра. Натянул его, надел шлем, уселся и включил диагностический блок. Микро зонды вошли в меня. Кость не треснула, но кожа рассечена. Крупные кровеносные сосуды не повреждены, так что потеря крови небольшая. Я ждал, пока не пройдет головокружение. От Газмы, до сих пор, ни слуха, ни духа. И черт с ним, ведь это же явный безумец, как я мог предполагать, что он придет вовремя, что вообще придет. Уух, запекло, когда скафандр склеивал рану. Успокаивающие средства начали действовать. Я вернулся в гостиницу Хонцля.

Запишу, как звучали их сообщения.

Вазойфемгус, который сидел в погрузочном модуле рядом со мной, говорит, что я с самого начала потел, нервничал и хотел выйти назад. Когда объявили старт, я, якобы, бегом бросился к шлюзу.

Кретчер, который вел мониторинг, утверждает, будто бы я не был способен надеть шлем. Должны прислать мне файл с этим отрывком.

В свою очередь, люди из обслуги заявляют, что им пришлось меня схватить и оттащить силой, чтобы я не убился, когда мчался вслепую по поверхности Рога.

Два врача, МакВайн и Безузадус, проанализировав результаты исследований, отметили совершенное физическое и психическое состояние, во всяком случае, вмещающееся во все нормы.

Я ничего не помню. Почему убегал, не знаю.

Миртон улетает завтра. Он пришел ко мне в номер и высказал вслух мои собственные страхи.

— Похоже, что это casus Газмы. Симптомы соответствуют. И что говорят?

Я сказал ему, что говорят. Он вздохнул — как будто бы уже жалел. Я выругался.

— Но ведь должен же я как-то улететь отсюда!

— Попробуй завтра со мной, — предложил он.

— А как пробовали с ним, с Газмой?

Он отвернулся от окна и глянул на меня с какой-то болезненной смесью увлеченности и отвращения, робости и наглости.

— Как это случилось? Что ты сделал?

— Ничего!

Он не верит, подозревает Бог знает что. С Газмой же было так: его усыпили и в бессознательном состоянии загрузили в грузовой модуль. Тот стартовал, и тогда сердце Газмы перестало биться. Косвенный массаж, стимуляторы, адреналин. Только кто-то из врачей, оставшихся под куполом, о чем-то догадался и приказал им возвращаться (ясное дело, это был мозговик; потом он никак не мог пояснить собственную интуицию). Корабль заново сел, Газму с огромным трудом реанимировали. Собственно говоря, бедняга пережил клиническую смерть.

Не уверен, хочу ли я идти на подобные эксперименты. Но ведь как-то на Лизонне вернуться я должен — Мадлен выбросит Измираиды во внесистемный вакуум, абсолютная темнота. Окно закрывается быстро.

Пришел и Телесфер. То есть — пришла Кляйнерт. Телесфер хотел знать то же самое, что и Миртон: чего такого я сделал. А ничего! Этот же мозговик не был способен произнести предложения, не украсив его потоком инсинуаций. Что же, их умы функционируют именно таким образом.

Я связался с епископом. Раздражающая беседа, тем более, при такой задержке сигнала. Похоже, что епископ Хауперт считает, что я здесь чем-то заразился. Интересно, чем, город в кратере стерилен с момента возникновения; на самом Роге ни следа атмосферы, не вспоминая уже про биосферу. Тем не менее, я епископа понимаю, ситуация весьма деликатная. Последнее, чего нам нужно — это смерть духовного лица на Измираидах.

Я исповедался.

Что делать, не знаю. Отчет, собственно, уже завершен; впрочем, я и так отсылал все материалы на Лизонне. Но вот Газма — с Газмой я должен поговорить независимо от интервью для своего отчета.

И тогда я пошел в городской магистрат. Там находился терминал системы управления биосферой. Мне было известно, что там ведется учет всех открытий шлюза, а скафандры идентифицируются. Если количество записей Газды непарное — это означает, что он находится внутри, под куполом. Но нет, число было парным.

Есть два шлюза: к Собору и к посадочной площадке. То есть, их больше, но их, как правило, не используют, нужны специальные коды; я спрашивал, компьютер дал ответ. Итак: Собор или посадочная площадка. Предположил, что Собор. Проверил последнюю запись. Посадочная площадка. Что же, он тоже имеет право пытаться улететь.

Я поспешил к этому шлюзу. На всякий случай был в скафандре. Там уселся в саду покинутой виллы — мерах в десяти от ворот шлюза — и ждал. Мимо меня в груизах и д-муках к шлюзу направлялись уезжающие. Лишь некоторые обменивались взглядами, другие махали мне на прощание. Все знают, естественно.

Газда появился через час. Он снял шлем и увидал меня. Мне казалось, что сейчас он начнет убегать, но нет, он спокойно вошел в садик, присел на траву. Теперь он глядел совершенно по-другому: не боялся. Ну да, он тоже знал.

— Как отсюда улететь? — спросил я у него.

Тот глуповато оскалился.

— А нельзя.

— Почему?

— Измир нас принял.

По-видимому, выражение на моем лице было не самым приятным, поэтому он в защитном жесте пожал плечами.

— Говорят, что подобные вещи случаются с людьми в Иерусалиме, возле Гроба Господняя. Если кто-то такой приблизился и испытает… понимаете, святой отец… потом он уже не в состоянии отойти на большое расстояние, покинуть город. Гроб притягивает его, словно магнит железо, можно даже вычертить линии потенциалов. Люди сходят от этого с ума, умирают, уходят в пустыню, постригаются в монахи или кончают самоубийством.

Мне захотелось спросить, какую, в связи с этим, карьеру он предполагает для себя самого. Только издевку сдержал.

— А вы — что пережили, что испытали вы?

— Он жив, отец ведь знает об этом. Правда?

— Что?

— Собор.

— Тааак… И вы догадываетесь о причинах этого… пленения?