Юрий Константинов - Лицо Аэны

Я ощутил что-то похожее на гордость.

Пусть это был мираж, но мираж, покорный состоянию моей души. На какое-то время я стал великим повелителем небес и тверди земной. Эдаким Саваофом с кандидатской степенью.

А почему бы не попытаться поиграть с моим миражем в более сложные игры, заодно проверив и возможности зеркальной камеры? Ведь, в конце концов, не такое уж скудное у меня воображение.

Я представил, как в золотисто-зеленой глубине, обвившись гибким стеблем вокруг подводной скалы, начинает расти диковинный гигантский цветок — прекрасная морская орхидея. Шевеля широкими пурпурными лепестками, она возносится все выше и выше к поверхности, готовая предстать перед солнцем в непередаваемом величии своих красок.

И тут метрах в десяти от берега словно вырвался из воды сноп огня — то расцвела над морем моя орхидея! Усеянная мириадами изумрудных капель, она была изумительна.

Я дал волю фантазии, и в считанные минуты все видимое до горизонта пространство укрылось огромными цветами. Я засеял море причудливыми узорами из лилий и небесно-синих тюльпанов, каких еще не видел свет, я разбросал по нему острова роз и васильков, созвездия ириса и ландышей.

Огромное море сплошных цветов мерно колыхалось у ног, прибой выбрасывал на берег тысячи душистых лепестков.

Я засмеялся от счастья.

И в этот миг чей-то громовой, оглушающий голос, идущий, казалось, из глубины моря, пророкотал:

— Вы отстраняетесь от участия в эксперименте, Чумаков! Вы не выдержали испытания зеркальной камерой!

От неожиданности я вздрогнул. Неужели действительно сделал что-то не так?

Что это за голос? Почему я отстранен? Я не находил ответа на эти вопросы, и растерянность моя росла.

Между тем цветы исчезли, море приобрело уже знакомый штормовой вид.

И вдруг я почувствовал чей-то пристальный взгляд. Огромные глаза глядели на меня из-под воды. Через мгновение море вспенилось, стекая с боков гигантской ящероподобной туши, выползающей на берег.

Галька крошилась в порошок под массивными когтями. Покрытое зеленоватой чешуей брюхо было облеплено морскими ракушками, словно днище корабля.

Я цепенел под неподвижным холодным взглядом. Потом, опомнившись, вскочил и кинулся прочь.

Ящер с неожиданным для своего огромного тела проворством, круша под собой все, как танк, двинулся следом.

Чудовище догоняло меня, похожая на скалу голова раскачивалась совсем рядом, разверзалась огромная пасть.

Тут раздался какой-то резкий звук, и все исчезло. Раскрыв глаза, я обнаружил, что нахожусь в знакомой зеркальной камере. Серебристый шлем медленно всплывал под потолок, и несколько человек в белых халатах привычно освобождали меня от присосок и датчиков. Вошедший Громеко глядел на меня внимательно и слегка сочувствующе.

— Знаете, — произнес я и подивился звуку словно чужого голоса, — во сне я узнал, что отстранен от участия в эксперименте.

— Во-первых, это был не совсем сон, — отозвался Громеко. — Во-вторых, можешь не волноваться. Фразой которая тебе так не понравилась, мы просто хотели испортить тебе настроение. Нас интересовала реакция на фантомы, вызванные негативными эмоциями. Прости, но уж очень блаженно ты посапывал в «зеркалке», даже смеялся. Кстати, хотелось бы знать, почему?

— Ага, — торжествующе сказал я, — создавать всякие там фантомы вы научились, а в сон заглянуть — бессильны.

— Я же объясняю, — терпеливо повторил Громеко, — это был не совсем сон. Во сне человек бессилен контролировать свои реакции, менять настроение, что ты, кстати, проделывал довольно успешно, быстро уловив законы зеркальной камеры. Состояние, в котором ты пребывал, можно назвать искусственным полусном. Именно в таком состоянии, насколько мне известно, ты и будешь находиться во время эксперимента с орехом Кракатук. Понимаешь, — продолжал Громеко, — приборы нашей «зеркалки» как бы доводят до завершенности, облекают в конкретный зрительный образ твои положительные или негативные эмоции, воздействуя на строго определенные участки головного мозга. При этом учитывается реакция на чисто механические раздражители. Ведь морская вода казалась тебе действительно соленой на вкус? И когда ты себя ущипнул, было больно?

Я кивнул. Потом спохватился:

— Значит, вы все-таки знали, что со мной происходит во сне?

— Не все, — отозвался Громеко, — например, зрительные образы приборы не воспринимают. Ты скажешь, наконец, от чего пришел в такой восторг?

— Я засеял море цветами. От берега — до самого горизонта.

— Море из цветов? — улыбнулся Громеко. — В выдумке тебе не откажешь. А от кого ты так поспешно потом бежал?

— От чудища вроде ящера. Дракон этот явился из морской пены.

— Значит, он где-то жил у тебя в подсознании, — сделал вывод Громеко. — Этот дракон — зрительный образ твоего страха, пережитого, возможно, в далеком детстве.

— Я очень испугался?

— Да нет, судя по ритму сердца, пульсу, ты держал себя в руках. Боятся ведь все, только одни могут себя контролировать, другие — нет.

— И это имеет значение для предстоящего эксперимента? — спросил я.

— Думаю, да, — ответил Громеко. — После нескольких тренировок в «зеркалке» ты научишься быстро входить в состояние полусна и прерывать его произвольно, без вмешательства извне.

— Не дожидаясь, пока какой-нибудь ящер меня настигнет…

— Вот именно. Неизвестно, какое чудовище может подстерегать тебя внутри ореха Кракатук.

— Чудовище? — переспросил я. — Внутри ореха?

Но Громеко лишь махнул рукой, не желая, по-видимому, вдаваться в подробности.

Деловитые парни в белых халатах вновь начали прикреплять датчики к моим запястьям.

Рассказ Гордеева. Капризы ореха Кракатук. Снова муравьи. Гость внеземной цивилизации

— Судя по вашему энергичному виду, коллега, вы полны желания расставить все точки над «i» в интригующей сказке об орехе Кракатук?

Этим шутливым вопросом встретил вице-президент Алексея Чумакова, когда около месяца спустя они вновь встретились в знакомом читателю кабинете.

За это время Чумаков немного похудел — напряженные тренировки в Центре подготовки под руководством многоопытного Громеко не прошли даром. В движениях его стало больше собранности, какая-то цепкая сосредоточенность появилась во взгляде.

Улыбнувшись, он пожал протянутую академиком руку.

Они уселись за небольшой столик в углу, Гордеев пододвинул к собеседнику чашку с дымящимся кофе, сказал задумчиво:

— Однако вы, Алексей, успели узнать лишь предысторию к сказке. Что же касается остального… Полтора года мы пытаемся заставить этот орешек заговорить. Полтора года почти бесплодных экспериментов.