Андрей Курков - Судьба попугая (География одиночного выстрела - 2)

Однажды во время очередного обеда - а перед обедом в тот день Добрынин прочитал всем рассказ "Печник" - "разноглазый", как-то хитро переглянувшись с машинистом Мурованным, задал Добрынину пару вопросов о работе народного контролера, а потом вдруг предложил ему провести контроль "укатки" портвейнового вина. Сперва Добрынин смутился - как-никак это было вино для руководителей страны. Но тут "разноглазый" объяснил, что только путем проверки они смогут определить, "укаталось" ли вино или нет, и если оно уже "укаталось" - то можно прямиком без всяких дальнейших объездов в Москву ехать.

- Ты ж право имеешь такое! - доказывал за столом Куриловец. - У тебя ж в мандате што написано: проверять и контролировать все! Так?

- Ну да, - подумав, согласился народный контролер. - Но это же бочки открывать надо?

- Одну только, самую маленькую, - сказал Куриловец. - Вон ту, на которой написано "маршал Луганский".

- А это, что ли, его бочка? - испуганно спросил Добрынин.

- Ну как бы его, но он же совсем больной, пока доедем - его уже, поди, с воинскими почестями...

- После проверки бочку закрыть надо, и все! - подсказал вдруг Ваплахов и тут же ощутил на себе одобрительно восторженные взгляды "разноглазого" и машиниста.

- Во башка! - рот Мурованного растянулся до ушей в довольной улыбке. - И чего это Бог одному голову дает, а другому только руки?

Предложение урку-емца было принято. Тут же "разноглазый" подкатил маленькую бочку к купе и достал большую литровую кружку. Вместе с машинистом они аккуратно поставили бочку на стол, изрядно попотели, вытаскивая деревянную пробку из верхней крышки, потом опять же вдвоем приподняли бочку и наклонили так, что полившееся красное вино мгновенно заполнило кружку до краев и перелилось, образовав на столе небольшую лужицу.

- Да не держи ты так высоко! - недовольно крикнул "разноглазый".

Опустили бочку на пол.

Добрынин взял кружку в руки, поднес ко рту и вопросительно глянул на Куриловца.

- Давай-давай, пробуй, а потом скажешь - укаталось или нет! - сказал тот.

Добрынин вздохнул и сделал длинный глоток. Во рту сразу стало приятно и сладко.

- Ну што? - спросил машинист.

Добрынин, задумавшись на мгновение, сделал еще один глоток.

Потом спросил:

- А как его определить?

- Можно, я попробую? - попросил урку-емец. Народный контролер с радостью протянул вино своему помощнику, правда, вина там было едва ли полкружки. Ваплахов выпил все залпом и опустил кружку на стол, прямо в винную лужицу.

- Ну? - теперь спросил уже "разноглазый". Урку-емец пожал плечами.

- Вкусно очень, - сказал он. - И сладко даже! Наступило молчание, в котором Добрынин почувствовал себя как-то не так. Выходило, что он, народный контролер, не мог из-за отсутствия нужной образованности проверить "укатанность" вина. Стало ему неудобно и стыдно. Конечно, хотелось ему сказать, что вино, мол, уже "укаталось" и можно его прямиком в Москву вести. Но тут же думал Добрынин о том, что привезут они это вино в Кремль, а там маршал Луганский или еще кто-нибудь спросит: "А почему вино не такое? Почему неукатанное?" А ему говорят: "Как же, народный контролер Добрынин проверял и сказал, что уже укаталось!". Мучился бы Добрынин еще долго своими мыслями да сомнениями, но тут его "разноглазый" выручил.

- А давайте, - говорит, - я его сам проверю. Не впервой уже!

Подняли машинист с Куриловцем бочку, наполнили снова кружку. Настроился "разноглазый", посерьезнел, взял кружку и осушил в три глотка. Потом опустил ее на стол, а сам внутренне задумался, и только сомкнутые губы его шевелились.

- Ну чего? - спросил машинист.

- Кажется, еще немного не хватает... Надо еще покатать...

- Да?! - удивился машинист.

- Да ты сам попробуй! - предложил "разноглазый" машинисту.

Снова налили они полную кружку. Выпил ее машинист, тоже губами почмокал, головой покачал.

- Еще месяц как пить дать катать надо, - сказал. Заткнули они после этого пробку обратно в нужное место, побили по ней крепко железнодорожным башмаком, и откатил после этого "разноглазый" бочку в грузовую часть теплушки.

- Я спать буду! - спокойно и радостно заявил вдруг, позевывая, Дмитрий Ваплахов. Потом поднялся на свою верхнюю койку и залег там беззвучно, как мертвый.

Минут через пять машинист и Куриловец тоже решили прилечь.

И только Добрынин остался бодрствовать, сидя за столом, на котором краснела винная лужица.

Он смотрел в окошко, за которым в полной тишине неподвижно стояла зимняя природа. Смотрел и думал о том, что пройдет какой-то месяц, укатается это вино, и въедут они в Москву, где снова увидит он дорогих его сердцу товарищей: Тверина, Волчанова и, конечно, Марию

Игнатьевну и дворника Василия, и сына Григория тоже, хоть и не его это сын.

Мысли постепенно стали видимыми, как настоящий кинематограф, и не заметил народный контролер, как заснул, не заметил, как положил свои руки прямо в разлитое на столике вино, а голову опустил сверху на руки. И из их спальни донесся до Добрынина, дремавшего за столом в кабинете своей служебной квартиры, неприятный и резкий плач младенца.

Глава 19

Время катилось медленно, как разбитый военный "газик" по ухабистым тыловым дорогам.

Вечерело. Было пронизывающе сыро.

Марк Иванов, закутавшийся в шинель, прижимал к себе зачехленную клетку с Кузьмой и вместе с ней подпрыгивал на пружинистом заднем сиденье машины. Рядом с ним подпрыгивал на ухабах товарищ Парлахов - "приставник" от ЦК. Приставил его к артисту товарищ Урлухов. Сказал, что для охраны и помощи, но теперь, после первых пяти выступлений в этих бессрочных "тыльных" гастролях, Иванов уже точно знал, для чего рядом с ним постоянно находится этот немногословный и неулыбчивый человек.

Перед первым же выступлением "приставник" предупредил артиста, что теперь перед въездом на каждый оборонный завод или объект придется Марку одевать с его помощью наглазную повязку, чтобы случайно не увидел он то, что ему, как человеку постороннему, видеть не положено. И с тех пор началось: еще забора заводского не видно, а "приставник" Парлахов уже натягивает на глаза Иванову черную тряпичную повязку и дальше сопровождает его уже как слепого - под руку по лестницам, под руку на сцену или просто на невидимую площадку, где Кузьме определили читать. Все под руку аж до очередного случайного транспорта, который повезет их в следующее место, где самоотверженно трудятся бойцы невидимого тыла.

В этот раз с транспортом им повезло: прокурор спецколлегии, оказавшийся на том же объекте, предложил отвезти их в Соликамск. Прокурор ехал со своим шофером, молодым парнем очень угрюмого вида. Расстояние от Молотова до Соликамска было неблизким, но об этом Марк не задумывался. Он был счастлив, что мог видеть своих попутчиков, что мог заглядывать через стекло дверцы на сгущающуюся вокруг машины темень. Глаза Марка так устали от повязки, что теперь даже темень казалась излишне яркой и вызывала неприятную резь. Но жаловаться было некому и незачем. Все-таки война.