Владимир Владко - Аргонавты вселенной (редакция 1939 года)

Шлем Гуро повернулся к Соколу. С минуту охотник присматривался к товарищу. Сквозь толстое стекло Гуро видел мечтательное лицо Сокола. Геолог был настроен лирически. И иронический голос Гуро подействовал на него, как душ холодной воды.

— Кажется, один мой знакомый еще на Земле никак не мог оторваться от земных пейзажей. Едва слезы удерживал. А когда я сказал ему, что, по-моему, перед нами развернутся еще более интересные виды, он вскипел. Не помните ли вы такого случая? И кто был прав?..

— Ну, ладно. Правы были вы. Но я все-таки опять скажу: не поэтичная у вас душа. Душа сухаря, — полусердито ответил Сокол.

— Насчет души протестую, — заметил Василий. — Это устаревшая терминология. Факт! Душа, как говорится, это — пар. И больше ничего. Даже у самого лучшего поэта.

— Тогда у Бориса это даже не пар, а какой-то черный дым! — уже шутливо отозвался Сокол.

— Ладно, пусть будет дым, — спокойно согласился Гуро. — Но пойдем дальше. Нам нужно осмотреть все вокруг. Двигайтесь за мною!

Один за другим путники поднялись между большими, мокрыми еще от недавнего дождя скалами. Сочная листва папоротников с хрустом ломалась под ногами. Сапоги время от времени погружались в гнилую листву, устилавшую почву. Гуро внимательно приглядывался: ему очень хотелось показать товарищам что-нибудь вроде того потока насекомых, какой они с Николаем Петровичем встретили в первый раз. Но, по-видимому, это было и в условиях Венеры редкостным зрелищем. Правда, насекомых они все же увидели очень много. Даже испытали нападение тех самых летучих насекомых, что нападали только в тени и боялись света. Однако эти насекомые водились лишь в скалах ущелья. Выше, ближе к ровной поверхности, их уже не было: должно быть, здесь для них был слишком сух воздух; хотя вообще-то он был, как везде на Венере, насыщен влагой, словно в оранжерее.

Теперь Гуро двигался вперед быстрыми, но мерными шагами, все время держа наготове свою винтовку и внимательно поглядывая во все стороны. Он выбирал дорогу между кустами, иногда отламывая ветки и складывая из них на дороге кресты. Василий, который точно так же держал винтовку наготове, услышал его тихий голос:

— Нужно обеспечить себе возможность быстрого возвращения домой, чтоб не блуждать потом. Я очень рад, что нам ничто не препятствует, Вадим. Но странно, почему мы не видим ничего похожего на ваших юрских чудовищ? Куда они все подевались? Насколько я помню все предположения и ваши, и ваших товарищей геологов, — этих животных тут должно бы быть немало. А вы послушайте — тут даже тихо, если не принимать во внимание жужжанья насекомых…

Все прислушались: действительно, тихо. Ничего, кроме однообразного шелеста листвы, ровного дуновения ветра, качающего верхушки деревьев, и назойливого жужжания насекомых. Сокол задумчиво ответил:

— Не знаю… Может быть, население Венеры не любит дневного света и показывается лишь по ночам?..

Никто ничего не ответил ему. Ибо Гуро внезапно остановился и, сжимая винтовку, прислушался. Теперь услышали все: где-то вдали что-то гудело. Это напоминало гул самолета — мерный, ровный, на самых низких нотах. Гул постепенно усиливался, потом также постепенно начал утихать, и наконец, затих совсем. Казалось, что где-то справа пролетел и исчез большой многомоторный самолет. Гуро вопросительно, взглянул на спутников.

— Ну!

А так как все молчали, он двинулся дальше. Никто не мог дать объяснения странному звуку — первому сильному звуку природы Венеры.

Через несколько минут путешественники окончательно выбрались наверх. Среди леса поднималась высокая скала. Гуро решительно направился к ней. Василий сообразил: с этой скалы будет хорошо видно все вокруг.

Ожидания оправдались. Однако, ничего нового не увидели путники и со скалы. Те же самые необъятные леса, над которыми возносились горделивые верхушки араукарий и кипарисов. Да еще поблескивала вдали серебром река — широкая, светлая полоса среди зеленого моря зарослей. Гуро показал на нее:

— Сколько воды, а?

— И мы не можем использовать ее для безопасного обратного старта? — с сожалением сказал Сокол.

— Смотрите! — воскликнул Василий.

— Что? — перебросил винтовку к плечу Гуро.

Над рекой, далеко за лесом, что-то летело. Да, в воздухе, почти касаясь верхушек деревьев, медленно пролетало что-то странное. Казалось, можно было рассмотреть большие крылья, неподвижное длинное туловище. Но что именно — напрасно было и пытаться рассмотреть. Это одинаково мог быть и большой самолет, и чудовищный летучий дракон. Быстрым движением Гуро опустил винтовку и поднес к глазам бинокль. Но, чтобы смотреть сквозь окна шлема, нужно было хорошо приладить бинокль. Тем временем странная летучая вещь — или чудище — медленно опустилась ниже и исчезла за зарослями, — очевидно, у реки.

Гуро раздраженно кашлянул:

— Не успел. Что это было?

— Самолет, — сказал Василий.

— Летающий ящер, — возразил Сокол.

Но дискуссия, едва начавшись, внезапно оборвалась. Далеко внизу, с той стороны, откуда пришли сюда путешественники, тревожно прозвучали два коротких громких взрыва. Люди в скафандрах застыли. Неужели это… да, ничего иного не может быть. Это — взрывы. Это — сигналы опасности. Их подает Николай Петрович, который остался в ракете. Что случилось?

— Вниз, за мною, — скомандовал Гуро, перехватывая винтовку в другую руку.

Перепрыгивая через камни, ветви, ломая на своем пути жирные листья папоротников, едва замечая кресты из веток, которые положил перед этим Гуро, люди в скафандрах бежали вниз, назад, к ракете, куда их звали тревожные сигналы Николая Петровича.

Николай Петрович внимательно слушал все, о чем рассказывал ему Василий. Правда, экспансивный юноша, по-видимому, иногда просто забывал включать передатчик, собираясь рассказать о чем-нибудь Рындину. Бывало и так, что, внезапно спохватившись, Василий вспоминал про передатчик и включал его, уже начав говорить. Но Рындин понимал все. Больше того: он спокойно улыбался, отмечая такие проявления юношеской невнимательности. Возможно, Николай Петрович вспоминал, каким он сам был когда-то; может быть, что-нибудь другое припоминалось старому академику…

Так продолжалось до тех самых пор, пока путешественники в скафандрах не начали своего восхождения вверх, на скалы. Тогда Василий, окончательно увлеченный впечатлениями от необычайного путешествия, просто забыл о своем обещании аккуратно извещать Николая Петровича обо всем увиденном.

Николай Петрович еще раз усмехнулся и вздохнул. Какая это прекрасная пора жизни — юность!.. Время, когда все представляется совсем не таким, как потом, когда человек становится вполне зрелым, а особенно — когда начинает стареть. Время, когда человек мгновенно отзывается на все, что его окружает, что влияет на него…