Кевин АНДЕРСОН - Журнал «Если» 2002 № 08

— Ух, черт! — выругался таксист.

Они там были все. Ясмин и ее новый приятель Билли. Колин, и Джолин, и дети. Грэм из гаража. Звезды «Зеленых дорог». Их лица знакомы вам не меньше, чем лица ваших собственных родителей и ваших детей. Вон они — наклоняются, улыбаются, их зубы такие белые и острые в лучах солнца.

Даже выкинутые персонажи не поленились явиться: Сара, медицинская сестра, и ее муж Роберт, и их дочурка. Кевин, Изобличенный Педофил-Священник (помнится, этот поворот сюжета вызвал яростные дебаты).

Повсюду вокруг такси в небе зависла бесчисленная, ветвистая семья образов «Зеленых дорог».

— Такое не часто увидишь, верно? — сказал таксист, глядя на тучи.

Но ведь он не мог, никак не мог видеть то же, что и я? Головы раскрыли рты. Небо озарилось. Время остановилось.

Время останавливается: целлулоидный кадр, заклиненный в рамке.

Полотнище молнии застывает. Двигатель машины замирает. Деревце, болтающееся в зеркале заднего вида, останавливается в позиции под двадцатью градусами от вертикали. Такси недвижимо, и дыхания не слышно. Брызги из-под левого переднего колеса висят над обочиной, будто дуга из дробленого стекла; длинные, прибитые дождем стебли травы неподвижны и жестки, будто проволочные.

И вид такой, словно весь мир остановился, и реальный мир в конечном счете не более чем еще один мыльный край, всего лишь еще одно искусственно изготовленное место. Но нет.

Этот мир вполне реален и неумолим. А сфабрикован только я.

С этой секунды все, что вы видите и слышите, сводится ко мне. Пока я сотрясаюсь и рассыпаюсь.

Как я ни пытался противиться, Рейчел оказалась права: реальный мир не место для меня.

Мое лицо не подошло. (Еще бы, когда это лицо Фрэнка. И сверх того, оно причиняет дикую боль!)

Из зеркала заднего вида на меня, вытаращив глаза, пялится бледный Фрэнк. Его щеки и лоб обрели какую-то гладкую необитаемость, словно постоянное метание между личностями — Фрэнка и моей — отняло у этого лица собственное выражение, оставив лишь пустоту.

Фрэнк, конечно же, очень слабохарактерный человек, если согласился на такое вторжение. Или очень влюбленный.

И теперь до меня доходит, что возможность освободиться всегда была в моей власти. Оставаться или нет в этом сожительстве — всегда зависело от меня.

Просто мне, как Дороти в стране Оз, потребовалось время, чтобы понять то, что с самого начала было у меня перед глазами.

Я здесь посторонний. Я посторонний повсюду. Сценаристы «Зеленых дорог» хорошо справились со своей задачей. Моя сюжетная линия исчерпана. Она давно завершилась. Полноценной развязкой.

Наконец, осознав и приняв все это, я не страшусь дать занавес самому себе. На запотевшем стекле такси я пальцем черчу заключительные титры «Зеленых дорог». Да обретем мы свободу — продюсер, актер — каждый на свой лад: Один — во плоти, другой — в воображении.

Звук…

Панорама…

Декорации…

Общий план…

Заключительные титры.

Слова, которые, исчезая с экрана, оставляют после себя идеальную пустоту.

Перевела с английского Ирина ГУРОВА

Все четыре года моего пребывания на Синей планете я аккуратно бросал бомбы, вытряхивая потенциальные землетрясения из этого слабого участка планетарной коры и взбалтывая магму. Озеро лавы застывало на гребне каждой бомбардировки: сперва волна накатывала на внутренний обод, потом на противоположный, формируя тем самым тридцать километров побережья в регионе 62.

С каждым новым раундом бомбардировок две мрачные гряды вырастали все выше и выше. Химикаты, ускоряя затвердевание, позволили мне создать базальтовые стены. Если смотреть со стороны океана, верхушка южной гряды отгибалась к воде, будто ободок чашки, образуя навес над не отделанным еще берегом.

Я приготовил тяжелую артиллерию и изменил состав лавы, стремясь добиться стеклянистого обсидиана. Потом произвел точечную бомбардировку рабочей зоны. Раскаленное светящееся вещество хлынуло в море с навеса, растекаясь и капая. На не по сезону холодном ветру мой «водопад» быстро охладился до состояния теплой смолы.

Кое-что из получившегося материала застывало, не достигая воды и обращаясь в вечный каскад камня. К сожалению, по большей части он упал в воду, образовав бесформенный риф, который еще несколько дней дымился в ядовитом воздухе.

Жаль, но это было лучшее, на что я мог надеяться, используя «естественные» материалы. Теперь в регионе 62 на незаконченном побережье встала над морем шестикилометровая вогнутая стена. С боков к ней примыкали еще две стены — из базальта и обсидиана; в пространстве между ними, на «полу» из вулканической шрапнели и песка, колыхались волны прилива.

Я назвал это место Собором Иоси. Завершив строительство, я почувствовал себя одиноким и, почистив перышки, уговорил леди Ми-дори навестить меня.

— Такое долго не простоит, — предостерегла она, остановившись на мелководье перед самым входом. — Пройдут века, прежде чем люди освоят регион 62. Такая конструкция просто не выдержит.

Подняв чешуйчатую лапу, она указала на особенно тонкий участок обсидиановой стены.

— Достаточно одного шторма, и она расколется — вон там.

— Думаю, выдержит, — возразил я.

Леди Мидори как будто боялась войти в Собор. Возможно, не только он, но и я сам выглядел устрашающе грозным в моем побитом и поцарапанном корпусе, который ростом был вдвое выше всего, что когда-либо рождалось в облике человека. Присев в воде, она дала покатиться по своему телу приливной волне, потом снова встала.

— Йоси, ты использовал химические агенты? Неестественные отвердители?

Вместо ответа я спросил:

— Что это за тело? Мидори улыбнулась.

— Особая модель для разовой прогулки на свежем воздухе. Кислород получает в результате электролиза. Когда кончится батарея, тело умрет.

— Вот это я называю «неестественным».

— Кости после него останутся. Это ведь вы то и дело жалуетесь на отсутствие окаменелых останков и тому подобного.

Я покачал механической головой.

— У Синей планеты нет истории ископаемых животных. Мы сколько угодно можем делать вид, что она подобна Земле, но до конца пойти не готовы.

— Большинство полагает, что это вполне достойное притворство. Ты считаешь иначе. Нам это известно, и мы молимся, что это не… мы молимся…

— Что я не безумен, — закончил я ее фразу. — Это ярлык, и им последнее время награждают слишком уж необдуманно. В устах Подавителей он стал оскорблением. — Мой голос смягчился: — Давай не будем из-за этого ссориться.