Кевин АНДЕРСОН - Журнал «Если» 2002 № 08

Повсюду валялись ветки, сучья и всякие обломки; на перекрестке лес словно вывернулся наизнанку. Перед фарами кружили обрывки черноты. Слишком поздно я осознал, что это были птицы: вороны, сброшенные бурей со своих деревьев.

Автомобиль завибрировал и накренился под внезапным ударом ветра.

— Ну? — сказала она, ожидая, чтобы я развернул его и поехал к ее дому, и к теплу, и — посмотрим правде в глаза — к Фрэнку.

Я поглядел на нее. Я был здесь не для того, чтобы ублажать ее. Я поставил первую скорость, свернул влево на асфальт и поехал на юг. Если она удивилась, то ничем этого не выдала.

— Это не твоя вина, — сказал я, — а Фрэнка. Она пожала плечами.

— Но ты не слишком промокла? Она скрестила руки на груди.

— Оставь меня в покое.

Шоссе усеивали ветки. Я ехал вверх осторожно, на второй передаче, а на поворотах ставил первую. Местами асфальт был залит жидкой грязью. Забитые кюветы превращали все понижения дороги в водные препятствия.

— Но чего он в конечном счете добивается?

— Что-что?

— Да Фрэнк, — сказал я. — Чего он хочет?

— Просто старается помогать, — сказала она с проблеском былой иронии. Она прикусила сломанный ноготь. Руки у нее были воспаленно-красными от холода. Я поставил отопление на максимум. (Мне хотелось согреть ее руки в своих. Мне хотелось ощутить их загрубелость. Мне хотелось ощутить ее пожатие.)

— В мире, набитом скверными идеями, — сказал я, — его идеи — самые скверные.

— О чем ты?

— Впустить меня, — сказал я. — Позволить мне разделять с ним его плоть. Для тебя ведь это не легче, чем для меня.

Несколько секунд Рейчел смотрела на меня, затем быстро отвела взгляд.

— Ты хотела что-то сказать? — спросил я.

— Ничего.

— Что?

Мы поднялись на гребень холма. Лес остался позади. Теперь на нас обрушилось все бешенство ветра. Я снова перешел с третьей передачи на вторую, потому что, как я ни осторожничал, на поворотах машину заносило. Потухший было дождь полил с удвоенной силой. Я включил противотуманные фары.

Она обернулась ко мне. По-моему, она пыталась рассмеяться.

— Ты думаешь, это был Фрэнк?

— Что?

— Ты думаешь, это Фрэнк решил разделить свое тело с тобой?

Видимость была такой скверной, что я различил перекресток только тогда, когда мы на него выехали. Я вжал педаль тормоза в пол, и машина мягко остановилась на обочине под указателем. Я дал задний ход и повернул в нужном направлении.

— Конечно, Фрэнк, а кто же, — сказал я. — Посмотри, как он подгоняет нас друг к другу, будто кусочки мозаики. Это очевидно.

На этот раз смех — если это был смех — добрался до ее губ.

— О Господи!

— Я не говорю, что он тебя не любит, — сказал я. — На свой ушибленный лад.

— Конечно, он меня любит, — подтвердила она. — Оттого он и согласился.

Я уставился на нее.

— Смотри на дорогу, — напомнила она. Я уставился на дождь.

— Прежде у нас все было хорошо, — сказала она. — Когда я покинула «Зеленые дороги», мне стало одиноко. Я чувствовала себя выжатой. Я чувствовала себя старухой. Фрэнк был… ну, он хотел помочь. Но дело в том, что он не слишком заинтересован…

— Черт!

— Вот почему я спросила его, не согласится ли он, чтобы ты…

Я засмеялся. Я подумал, что это шутка. Шутка в дурном вкусе, но…

Рейчел снова отвернулась к своему окошку. Я уставился на ее затылок.

— Нет, — сказал я, отчаянно желая, чтобы это было не так.

— И он сказал «да». Он согласился.

— Меня сюда водворила ты?!

— По взаимному согласию.

— По взаимному…

— Не сердись, — сказала она умоляюще. — Мы думали, что вы двое поладите.

Дождь немного поунялся. Ветер дул все так же свирепо. Я устал больше, чем полагал — все мои реакции стали теперь замедленными. Преодолевать в машине ветер, учитывать мощность двигателя, сделанного на заказ — все это не могло не сказаться.

— Пожалуй, мы это как следует не продумали, — призналась Рейчел.

— Я не верю тому, что слышу.

— Джерри, люди в реальном мире подлаживаются друг под друга, — голос у нее был старческим. — Они выстраивают отношения. Они идут на компромиссы. Они творят свое счастье из кусочков.

— Так в чем заключалась идея? — Я сглотнул. Слишком уж гротескным это было. — Фрэнк — по будням, я — на выходные?

— Примерно так, — сказала она и скрестила руки на груди.

Это не было правдой. Мои слова ранили ее, и теперь она просто защищалась, отвечая жестокостью на жестокость.

Если я требовался ей для секса, она могла бы получить меня в ту ночь, когда мы заново открыли ее коллекцию дисков. Но тогда она остановилась. Она хотела, чтобы мы подождали. Она хотела чего-то большего.

Чего же?

Ветер был таким сильным и ровным, что вокруг весь пейзаж выглядел пригнувшимся с запада на восток: живые изгороди, трава, ветки деревьев — все кренилось под косыми углами, трепеща, будто в любую секунду деревья, изгороди, столбы, крыши и даже наша машина могли быть подхвачены ветром и улететь.

— Прости, — сказала она, все еще прячась за стеной холода. — Ты всегда был моим любимцем, сам знаешь. Ты самый лучший актер из всех, кто играл у нас.

Это было уже слишком. Непереносимо было видеть ее такой — настолько замкнувшейся, настолько холодной. И я не выдержал, я выплеснул наружу все. Я сказал, как сильно люблю ее. Что всегда ее любил, с того самого мгновения, когда осознал свое существование, с той секунды, когда понял собственную природу.

И я бы рассказал ей больше. Я бы рассказал ей о всех случаях, когда следил за ней через замкнутую телевизионную систему, когда она работала в студии всю ночь напролет. Наблюдал, как растет ее мастерство. Видел, как она начала уставать. Понимал, что она стареет. Как я (и очень часто!) томился желанием вырваться из «Зеленых дорог», каким бы богатым ни был тот мир, и быть с нею в ее мире, реальном мире (что бы эти слова ни означали).

— Ну же, Джерри, — сказала она ласково, будто утешая ребенка, несчастного влюбленного мальчишку двенадцати лет. — Не огорчайся так.

Нестерпимо!

— Почему ты разговариваешь со мной в таком тоне?

— Потому что я сделала ошибку, — сказала она.

— Какую ошибку?

— Я хотела тебя для романтики. И не хотела чувствовать себя забытой.

— Но ведь ты можешь получить от меня все это! Она засмеялась.

— Я знаю. Как ты не понимаешь? Я знаю! Да только теперь, когда ты здесь, я пришла к выводу, что хочу вовсе не этого.

— Так чего же ты хочешь?

— Я думала, что сумею тебя изменить. Это превосходило всякое вероятие.

— ИЗМЕНИТЬ меня? Она засмеялась.

— Нелепо, — сказала она уже более непринужденно, более дружески. — Не правда ли?

— Изменить меня? Каким образом?

— А как ты думаешь?

Истина, подхихикивая, медленно обретала ясность. Она хотела меня изменить!