Кевин АНДЕРСОН - Журнал «Если» 2002 № 08

— Я иду с тобой.

— Нет-нет, ты ведь только-только согрелся! — Она открыла дверцу. Когда она вылезала, ее юбка всколыхнулась. Она запахнула пальто и побежала в магазин. Я смотрел на ее ноги.

Я ждал. Я проверил Шерил Кроу. Я снова включил Эллу Фитцджеральд. Внутри меня была пустота. Я купил Эллу не ради общих воспоминаний. Я купил ее не потому, что хотел сделать приятное Рейчел. Я купил ее как оружие. Я купил ее ради определенной цели, и теперь, когда цель была достигнута, я был таким же распорядителем чужих жизней, как Фрэнк, но только хуже, так как отдавал себе отчет в своих действиях. В кармане на дверце была початая пачка «Уэтерз Ориджиналс». Я достал одну лепешку и начал сосать. Моя челюсть дернулась и заскрипела. Я погладил ее ладонью.

В стекло постучали. Рейчел широко улыбалась. В обеих руках она держала по пакету. Я открыл дверцу. И будто в кошмаре увидел, как она забирается внутрь и говорит: «Посмотри-ка на вкуснятинку к ужину».

Однако она сказала:

— Почему бы нам сегодня вечером не послушать всякую старину?

Прежде эта комната служила ей студией, и там накопилась масса всякой всячины, когда Рейчел обзавелась офисом в городе. Какого там только не было хлама — старая мебель, одежда, занавески.

И сохранилась ее старая радиола — та, которую она держала в студии, чтобы не свихнуться во время частых ночных бдений. Одному Богу известно, что происходило внутри этой штуки, но стоило всего лишь встать, как проигрыватель отключался, сменяясь Четвертым радиоканалом.

— Подставь стакан, — сказала она. Ну хотя бы в винах Фрэнк знал толк.

Мы начали благоразумно. Элла. Билли, Дюк. Еще бутылка.

— Хочешь есть?

— …множко.

— Я принесу чего-нибудь из холодильника, — сказала она и вышла.

У окна стояла настольная лампа с оранжевым абажуром. Я включил ее, прошел к двери и погасил плафон. Внезапно возникло ощущение борделя. Вот вам и создание атмосферы! Я включил плафон. Вошла Рейчел с подносом, нагруженным овсяными лепешками, полистироловыми коробочками из кулинарии и приличным сыром. Она поставила поднос на пол у радиолы.

Включилось Радио-4 и забормотало что-то о «…проблемах стеллажей, угрожающих не одной интеллектуальной семье…»

— Мать твою, — буркнула она.

Я снова наладил проигрыватель, а Рейчел тем временем разложила угощение. Она включила настольную лампу, потом пошла к двери и выключила плафон.

— Так-то лучше, — сказала она. Мы словно оказались внутри порнофильма семидесятых. Она улеглась рядом со мной. Оранжевый свет озарил ее ноги.

Мы ели. Мы разговаривали, и вспоминали, и расслаблялись. На половине «После ужина в маленьком клубе» с Куртом Майером, я застыл — с ладонью на ноге Рейчел, до того я забылся. Рейчел приподнялась, опираясь на локти. Оранжевый настольный свет придавал ее худому лицу почти свирепый вид. Я начал осторожно поглаживать ее колено. Она закрыла глаза. Адаптер поднялся, и проигрыватель перестал вращаться. Я сел на пол.

— Это было хорошо, — сказала она.

Окончательно добил нас альбом Кита Джарретта «Стандарты».

— О Го-осподи, ты только его послушай! Рейчел захихикала.

Джарретт так ревниво относится к своей музыке, что губит даже студийные записи, подвывая мелодии. Некоторое время мы мяукали вместе с ним, как когда-то, потом Рейчел решила, что надо прокрутить и поискать особенно жуткие места.

— О черт!

— Он, словно кошка на раскаленной сковороде.

Потом все пошло еще глупее. Рейчел и сценаристы «Зеленых дорог» примерно на втором году передачи пережили долгую стадию китча, и Рейчел умудрилась сберечь чуть ли не все альбомы. «Чаксфилд играет Саймона и Гарфункеля», «Хай-фай, товарищ Рея Кониффа».

— О черт! Только послушай! «Импровизация на «Танец феи Драже», а?

— Ну так как?

— Да поставь ее, поставь!

Нина и Фредерик: датско-голландская пара, поющая калипсо очень скверно и очень-очень искренне. Даже акцент изображают. На обороте конверта большими жирными буквами приглашение: «Вы отлично проведете время в обществе НИНЫ и ФРЕДЕРИКА».

И мы провели.

— Рейчел! — Да?

— Какие у тебя планы на завтра?

— Никаких, — сказала она. — А что?

— Почему бы нам не провести денек на природе?

— И где?

— О, — сказал я, — не знаю. На пляже. В Дорсете. Или Корнуолле. Она смотрела на меня очень долго.

— Далековато, — сказала она.

— Мы могли бы поехать сейчас же, — предложил я. — Я сяду за руль, и ты сможешь поспать в машине.

Она засмеялась.

— Я серьезно.

— Дело не в том.

— Так в чем же?

— Ты же никогда не бывал в Корнуолле.

Она неверно истолковала мое выражение: решила, что я не понял.

— Ты бывал только в том Корнуолле, который создали мы, — сказала она. — Только в «Зеле…» — Она прикусила язык. — Извини.

Во всяком случае, у нее достало порядочности покраснеть.

— Мне хотелось бы увидеть настоящий Корнуолл, — сказал я слабым голосом.

Но она поняла, что теперь я напрашиваюсь на жалость, и не собиралась идти мне навстречу.

— Ну а Фрэнк?

— Что — Фрэнк?

Она засмеялась и погладила мою щеку.

— Нам же придется взять его с собой.

— Почему?

— Ну как же иначе?

И разумеется, она была права.

Не в первый раз я вернулся к вопросу, почему Фрэнк согласился на операцию. Не было ли тут — если оставить в стороне все его самопожертвование — элемента жестокости?

Рейчел сделала движение, чтобы встать. Но я все еще держал ее руку.

— Что?

— Рейчел! — Я попытался ее поцеловать. Она отодвинулась.

Я не мог ее понять.

— Ведь ты хотела?

— Конечно, я тебя хочу, — шепнула она.

От восторга я не мог найти слов. А когда нашел, она прижала палец к моим губам.

— Спешить незачем, — сказала она, — ведь так? Я открыл рот, обволок губами ее палец.

Но она его отняла.

— Что…

— Это не игра, — сказала она. Я поднял голову. Желание исчезло из ее глаз.

Я не мог понять, каким образом разрушил недавнее ее настроение.

— Разве?

— Я хочу, чтобы это что-то значило. В раздражении я закусил губы.

— Конечно, это что-то значит, — сказал я. Секунда за секундой настроение улетучивалось. — Ты и я — мы предназначены друг для Друга.

— Ты умеешь уговаривать, Джерри.

Желание угасло, а теперь даже ее симпатия исчезла.

— Так как же?

Она пожала плечами.

Мой гнев нарастал. Я сказал:

— Ну, если ты и к этому времени меня не узнала… Она засмеялась. Ледяным смехом.

— Ах, Джерри, — сказала она. — Я тебя знаю. Насквозь и до самого донышка. В том-то и суть.

Я понял, что надо мной издеваются, почувствовал себя по-детски обиженным.

— Ты хочешь, чтобы это что-то значило? Ты говоришь, как школьница!

— Разумеется, кому и знать, как не тебе, — парировала она.

— Если бы я теперь выглядел, как в «Зеленых дорогах»… Она испустила торжествующий вопль, будто я себя выдал.