Журнал «Если» - «Если», 2004 № 02

Эмбер нашла Монику в огороде номер четыре, где та проводила хирургическую операцию над фильтром, в котором угнездились головастики. Моника забралась под большую трубу, а ее прихваченный к комбинезону ремонтный комплект колыхался в воздухе под ветерком вентилятора, напоминая странную синюю плеть водорослей.

— Моника! У тебя найдется минутка?

— Конечно, у меня много минуток… Ты мне не поможешь? Подай-ка противоинерционный гаечный ключ и шестигранную головку номер шесть.

— Угу. — Эмбер поймала синий флаг и принялась копаться в его содержимом. Некая конструкция из батарей, моторов, маховикового противовеса и лазерного гироскопа собралась сама собой, и Эмбер сунула ее под трубу. — Держи.

— Ты пришла поговорить о своем обращении в другую беру, не так ли?

— Да!

Под отстойником фильтра что-то звякнуло.

— Возьми-ка это. — Из-под трубы всплыл пластиковый мешок, ощетинившийся отстегнутыми крепежными лентами. — Мне тут нужно немного пропылесосить. Надень маску.

Минуту спустя Эмбер уже лежала позади Моники, натянув на лицо фильтр-маску.

— Я не хочу, чтобы у нее это получилось, — сказала она. — И плевать мне, что там заявляет мать — я не мусульманка! И этот судья не посмеет меня тронуть. Потому что не имеет права, — добавила она. Страсть в ее голосе боролась с неуверенностью.

— А может, и не захочет? — Еще один мешок. — Лови.

Эмбер схватила мешок, но слишком поздно обнаружила, что тот полон воды и головастиков. Упругие слизистые ленты, напичканные крошечными, похожими на запятые существами, разлетелись по всему помещению и срикошетили от стен дождем лягушачьего конфетти.

— Ой!

Моника выбралась из-под трубы.

— О, только не это!

Оттолкнувшись от пола, она вытянула из фильеры полосу впитывающей бумаги, смяла ее в комок и заткнула им сетку вентилятора над отстойником. Потом они вооружились мешками для мусора и занялись головастиками. К тому времени когда они справились с липкой упругой массой, фильера стала пощелкивать и жужжать, вырабатывая целлюлозу из баков с водорослями и превращая ее в полосы бумаги.

— Это был действительно умный ход, — решительно проговорила Моника, когда утилизатор всосал последний мешок. — Ты случайно не знаешь, как на корабль попала жаба?

— Нет, но я наткнулась на одну в общем отсеке за смену до конца последнего цикла. Она там носилась как угорелая, и я ее подбросила обратно Оскару.

— Значит, придется с ним потолковать. — Моника мрачно взглянула на трубу. — Я собираюсь залезть обратно и поставить фильтр на место. Хочешь, чтобы я стала Бобом?

— Гм-м… — Эмбер задумалась. — Не уверена. Решай сама.

— Ладно, Боб выходит на линию. — Лицо Моники слегка расслабилось, потом приобрело решительность. — Насколько я понимаю, у тебя есть выбор. Хотя мать обложила тебя со всех сторон, верно?

— Да. — Эмбер нахмурилась.

— Ясно. Считай, что я идиот. Расскажи мне все подробно и сначала.

Эмбер ухватилась за трубу, проползла немного и опустила голову, чтобы та оказалась поближе к Монике/Бобу, парившей в воздухе.

— Я сбежала из дома. Мать мной владела — то есть у нее были родительские права, а у отца — нет. Поэтому папа помог мне продать себя в рабство компании. Компанией владеет трастовый фонд, а я стану его владельцем, когда достигну совершеннолетия. Поскольку сейчас я движимое имущество компании, то она указывает мне, что юридически следует делать. Однако одновременно была основана и холдинговая компания, приказы которой отдаю я. Поэтому я в определенной степени самостоятельна. Правильно?

— Примерно так, — нейтрально отозвалась Моника.

— Проблема в том, что большая часть стран не признает рабства. А в других, которые его признают, нет эквивалента компаний с ограниченной ответственностью, не говоря уже о таких, которые могут управляться другой фирмой из-за границы. Папа выбрал Йемен — там действует дурацкая разновидность шариатских законов, у страны дерьмовая репутация по части прав человека, но они соответствуют уровню юридических стандартов, принятых в ESA, и ведут дела через турецкий законодательный брандмауэр.

Так вот, формально я, пожалуй, янычарка [9] В имперской Турции янычарами становились дети, угнанные в рабство и обращенные в мусульманство , у которой христианка-мать. Это делает меня неверной христианкой-рабыней исламской компании. Но теперь эта тупая сволочь перешла в шиизм. Обычно мусульмане считают, что если отец был мусульманином, то и его дети тоже мусульмане — то есть религия «наследуется» по отцовской линии. Но она подбирала секту очень тщательно и выбрала такую, которая исповедует прогрессивный взгляд на права женщин — они нечто вроде исламских либеральных конструктивистов! Ведь для своего времени пророк на голову опережал современников, и они полагают, что им нужно следовать его примеру — хотя бы в отношении равенства полов. Как бы то ни было, теперь мать может утверждать, что я мусульманка, и по йеменским законам со мной следует обращаться как с мусульманской собственностью компании. А их законы весьма неохотно допускают рабство мусульман. Суть не в том, что у меня есть права как таковые, а в том, что мое пасторальное благополучие становится предметом ответственности местного имама, и… — она беспомощно пожала плечами.

— А он еще не пытался заставить тебя жить по каким-то новым правилам? — спросила Моника/Боб. — Пытался ли ограничить твою свободу воли или воздействовать на твое сознание?

— Пока нет, — хмуро признала Эмбер. — Но он не дурак. Вполне возможно, что он использует мать — и меня — как способ добраться до всей нашей экспедиции. Заявить право на юрисдикцию, подать арбитражный иск… или что-нибудь в этом роде. Все может обернуться даже хуже: он может приказать мне полностью подчиниться своему специфическому толкованию шариата. Они допускают импланты, но требуют обязательного концептуального фильтрования. А если мне включат эту фигню, то я в конце концов в нее поверю !

— А теперь расскажи, почему ты не можешь просто отречься?

— Глубокий вдох.

— Могу, даже двумя способами. Или отречься от ислама, что сделает меня вероотступницей и автоматически аннулирует мой договор с холдинговой компанией, но тогда мать станет моей владелицей. Или заявить, что документ не имеет юридической силы, потому что я находилась в США, когда подписала его, а рабство там противозаконно. Но и в этом случае мать станет моей владелицей, потому что я несовершеннолетняя. В конце концов я могу надеть чадру, жить как благопристойная мусульманка и делать все, что велит имам, вот тогда мать не будет мною владеть — но обязана назначить наставника. О, Боб, она очень хорошо все продумала!