Ольга Ларионова - Лабиринт для троглодитов

- Связь, - проговорил он с каким-то удивлением, точно включилась прямая связь с Большой Землей.

- А?.. - отозвалась Варвара и вдруг поняла, что шевельнуться не может, так крепко прижимал он ее к себе.

Она присела, выскальзывая из его рук, дотянулась до пульта, включила фон:

- Семнадцатый, семнадцатый, прекратить передачу изображения; семнадцатый, ответь...

- Передачу прекращаю.

- Ура! Прорезался, милый! - не выдержала Варвара. - Отключи там всю аппаратуру и ни под каким видом больше не включай. Понял? Кто бы тебе ни приказал!

- Слушаюсь. - Точно консервная банка брякнула. На экранчике просматривался весьма загаженный, но не обремененный никакими изображениями пляж. Наваждение сгинуло.

- Пронесло,-устало проговорил Гюрг, и щека его задергалась сильнее обычного. - Да будет свет!

Дымчатую пленку слизнуло с окон, и пронизывающий ветер рванулся в помещение, точно выветривая из него накопившийся ужас. Варвара с Гюргом, не сговариваясь, бросились к окну - триединый купол над биолабораторией осел, уплотняясь, и разом сник, молниеносно тая. Из круглой надстройки на крышу вываливались взмокшие в тесноте стратеги - воздевали руки, разминаясь, и по-чаечному галдели, восторженно и победоносно. Командор тоже не удержался: поднял над головой сцепленные руки и испустил боевой клич. Воодушевление было общее: наша, мол, взяла.

"И что это они разорались, - подумала вдруг Варвара, - ну, победили бы они кого-то, преодолели, отразили, отстояли. А то ведь просто отсиделись..." Она с тревогой посмотрела в сторону моря.

Оно притихло как-то на удивление скоро и теперь рябило двумя унылыми оттенками серого, как чешуя давно уснувшей рыбы; зоркий глаз мог усмотреть над его поверхностью тоненькую пелену тумана, и эта пленочка вздымалась - не волнами, а вся разом, часто и легко, как дышит загнанное и уже ничего не ощущающее животное. Что-то неестественное, тревожное было в этой несогласованности движения морских волн и туманной пелены - так в горячечном бреду руки больного движутся каждая сама по себе...

- Я побежала, - сказала Варвара, спрыгивая с подоконника, - надо отобрать у Полупегаса все снимки, а то как бы чего снова...

Гюрг успел поймать ее за хлястик:

- Ты куда? Чтоб я тебя еще хоть раз одну отпустил!

- И аппаратуру эту уникальную надо отключить и запрятать...

- Я бы кувалдой ее, уникальную! С хозяйкой в придачу. И полуроботу твоему манипуляторов надо бы поубавить... Но мы с ним поступим по-другому. Мы с ним знаешь что сделаем?

- Что? - послушно отозвалась Варвара.

- Мы его... выставим за дверь. Чтобы не подглядывал.

- А зачем?

Он резко наклонился над ней, и ресницы, неправдоподобные его ресницы так и брызнули в разные стороны - казалось, они сейчас полетят, словно иглы у дикобраза, и веселые голубые черти беззвучно заплясали у него в глазах.

- Кофе варить!!! - простонал он, хватаясь за голову.

И вот тут-то ей и стало страшно, потому что больше не было между ними никакой беды.

Она поспешно отступила, краснея и, конечно, нелепо натыкаясь на ящик, которым была задвинута дверь. Ей вдруг показалось, что вместе с защитным полем растаяли и стенки метеобудки, и теперь все одиннадцать человек, галдевших на крыше биокорпуса, притихли и снисходительно, насмешливо наблюдают за ними.

Она отчаянно пихала ногой тяжеленный ящик, но он не поддавался, и она, чувствуя, что от этих усилий и окаянного смущения становится уже не красной, а коричневой, бормотала первое, что пришло - и, естественно, совсем некстати - в голову:

- Какой там кофе... На чем его варить - на генераторе защитного поля, что ли? Все ж демонтировано, голые стены...

- Да ты что, Барб?.. - с безмерным и все еще веселым удивлением проговорил он, - что ты, Барбик, Барабулька, Барбарелла, Барбиненок мой?..

- Да выпустите же меня! - в совершенном отчаянье крикнула она, и голос ее сорвался на писк, и все окончательно смешалось - и страх, сопутствующий исполнению самого невероятного желания, и стыд от того, что одиннадцать весьма скептических умов догадываются о происходящем, и шальная радость догадки - не сейчас он придумал эти смешные, нежные словечки-бормотушки и, значит, давно уже про себя называл ее так, и досада на себя, что не посмела назвать его на "ты"...

- Ну пожалуйста... - совсем тихо добавила она.

Он смотрел на нее во все глаза, и лицо его становилось каком-то мягким - пропал жесткий очерк губ, скулы округлились, и даже стрельчатые ресницы, кажется, легонько загнулись кверху.

- Господи, да ты, оказывается, еще и трусиха! - проговорил он так восторженно, словно во всей Вселенной смелых было пять миллиардов, а трусиха - она одна.

Он отступил на шаг и почтительно подал ей руку, одновременно точным пинком отшвыривая ящик. Дверь кракнула, сорвалась с петель и вывалилась наружу, громыхая по ступеням. Варвара вылетела вслед за нею и подставила горящее лицо влажному хлесткому ветру. Дали небесные, какая же она дура! Другая выплыла бы по-царски, вся в командорской нежности, как в горностаевой мантии, а потом, уже при всех - "Гюрик, поменяй мне батарейку в десинторе..."

Не умеет она так. Не уродилась. Да, не повезло бедной Степухе с обитателями: с одной стороны, зверюги клетчатые, с другой - растяпы усатые... Она вздохнула и, как приличествует вздыхающему, подняла глаза к небу.

На блекло-желтом фоне, как белые хризантемы, распускались ложные солнца. Они окружали настоящее светило, сегодня особенно тусклое, словно намеревающееся погаснуть, не дожидаясь заката; их призрачные лучи поочередно вспыхивали отраженным светом и тут же гасли, едва угадываемые. И в этом несоответствии желтизны тамерланского светила и ледяной мертвенности его надоблачных отражений Варваре снова почудилось что-то жуткое и неопределимое.

- Смотри-ка, - удивился Гюрг, вставая рядом с ней на пороге, - хватает пороху на световые эффекты! А я-то думал, у него все обмотки погорели и программы застопорились... М-да. Интуиция мне нашептывает, что по этой кастрюле истосковался хороший водородный заряд. Однако пора...

Варвара предостерегающе вскинула руку.

Полоска зелени, отделявшая прибрежную полосу от поселка, превратилась в сплошной заградительный вал из вырванных с корнем деревьев, всевозможных обломков и спутанных водорослей; сейчас через эту баррикаду кто-то с усилием продирался. Робот? А если нет - то кто же?

Гирлянда морской капусты, свисавшая с поваленного ствола, сорвалась, и на пляж, отчаянно встряхиваясь, выскочил олененок-бассет с длинными замшевыми ушами. Он пугливо озирался, переступая копытцами, словно прислушивался - что же его сюда позвало? И, учуяв источник этого неодолимого зова, он неуверенно двинулся к морю, обходя илистые воронки, высверленные смерчами. Следом за ним, пятясь и выдирая из клейкой зеленой массы притупленные рожки, показалась громадная пещерная лама - стряхнуть водоросли ей так и не удалось, и она понесла их на себе, точно развевающееся зеленое знамя. А завал уже трещал, сокрушаемый мерными ударами, пока наконец на пляж не вывалилась рыжая туша карликового мамонта - его можно было бы принять за детеныша, если бы не охристо-красные бивни; следом за ним в образовавшийся пролом хлынули звери. Голубые верблюжата, сурки-иноходцы, коробчатые игуаны, муравьед-полоскун... Впервые, вероятно, увидев море, они вздрагивали и цепенели, врываясь когтями и копытами в битую гальку; но неслышимый людям призыв упрямо тянул их к воде, и они, обреченно раскачавшись, сдвигались с места и брели, брели навстречу мелким зеленоватым волнам, уже подернувшимся золотистой пенкой, и бесцветные ненастоящие солнца ритмично возгорались и снова потухали, словно небо с трудом приоткрывало глаза и тут же снова жмурилось.