Ольга Ларионова - Выбор

Ольга Ларионова

Выбор

Кротко, по-больничному, звякнул сигнал вызова - словно котенок задел лапкой по звонку. Дан усмехнулся, хрустнул суставами, подымаясь, потом схватился за никелированную спинку своей кровати и выжал на ней великолепную стойку. Только после этого он оторвал левую руку от холодной металлической дуги и ткнул пальцем в кнопку приема, не потеряв при этом равновесия.

Флегматичный лик доктора Сиднея Дж.Уэды воссиял на оливковом экране. Некоторая экстравагантность позы пациента отнюдь не удивила врача. Он слегка наклонил голову и стал ведать, кому надоест первому.

Диаметр спинки был предательски мал - на одной руке долго не продержишься. Дан спрыгнул на пол.

- Вот так-то лучше, - удовлетворенно констатировал Сидней Дж.Уэда. - А теперь можешь зайти ко мне в кабинет.

Дан тоскливо вздохнул.

- На выписку, - сжалился врач.

Дан рванулся к двери, скатился кубарем вниз по лестнице и через шестнадцать секунд был уже у него в кабинете.

Как это бывает при неожиданной встрече однокашников, которые по-настоящему никогда не дружили и тем более никогда по-настоящему не ссорились, они узнали друг друга с несколько преувеличенным восторгом (Сидней - когда Дана Арсиньегаса в тяжелом шоковом состоянии доставили к нему в донорскую клинику - и в общем-то напрасно доставили, могли просто в госпиталь; Арсиньегас - когда открыл глаза и понял, что он уже не в гидромобиле последней собственной конструкции, а в больничной палате, до которой он допрыгался-таки в своем отвращении к роботам-испытателям). Оба действительно обрадовались, но к этой радости не примешивалась непременная грусть, которая сопутствует встрече настоящих друзей, разлученных на долгие годы. Они вспомнили свои школьные прозвища, традиционные шуточки, которые были в ходу у них в классе; оставаясь вдвоем, они вольно или невольно говорили и вели себя так, словно все еще были выпускниками двенадцатого класса.

С Даном ничего страшного не произошло: так себе - шок, неинтересно даже для только что прибывших практикантов. Школьные товарищи снова расставались, и по одному виду Дана было ясно, что, несмотря на общество Сиднея, донорская клиника изрядно осточертела ему.

Между тем доктор Уэда вытащил из-под плекса, покрывающего стол, здоровенную негнущуюся перфокарту, лихо развернулся на кресле-вертушке и набросил карту на крошечный стендовый столик, как дети бросают кольца серсо.

Карта четко влепилась в стенд, и тот послушно отреагировал залпом зеленых и белых огоньков. Только одна лампочка замигала было красным, но тут же одумалась и погасла.

- Здоров ты, Дан Арсиньегас, как каталонский бык. Так что можешь проваливать до следующего своего испытания.

- Да, уж раз речь зашла о практикантах... - Дан вдруг стал серьезным. Мне обещают киберпрофилактор, чтобы не гонять испытателен каждый раз на материк для осмотра, так вот курьез: киберов навалом - медперсонала нет. Может, подкинешь захудалую практиканточку? Или самому нужны?

Сидней покрутил пальцами:

- Нужны - не то слово. Но ведь все равно сбегут. Обязательная практика кончится - и дадут деру. Они, когда сюда просятся, представляют себе только профиль работы. Но в наших клиниках, понимаешь ли, еще и особый микроклимат... моральный...

- Хм... Постороннему незаметно.

"Где тебе! - с неожиданным раздражением подумал вдруг доктор Узда. Красавчик".

- На то ты и посторонний, - сказал он вслух. - А практикантку я тебе подберу. Хоть сейчас. Только бы избавиться. Но вся беда в том, что именно она-то отсюда и не уйдет.

- Что ж так? - лениво полюбопытствовал Дан.

- Именно ей наша клиника пришлась по душе. Я вижу, как она здесь блаженствует. Воображает, что удалилась от мира.

- А может, у нее камень на сердце? Ведь вашему брату костоправу только бы скелет был в целости и анализы положительные.

- Видишь ли, Дан, то, что ты именуешь "камнем на сердце", это элементарное депрессивное состояние. Но здесь другое. Глубже. Эта - из тех, что до тридцати лет интересуются только стихами и театром...

- Ага, - подхватил Дан, - а к пятидесяти наконец осознают, что они женщины. И сколько этой сейчас?

- Приближается к тридцати. Ее ежедневная почта - театральные программы, газеты с рецензиями, магнитные ролики о записями - почти сплошь самодеятельность. Такая вот дребедень! Не удивлюсь, если у нее под подушкой стопка стереофото всяких знаменитостей - разумеется, не ученых и звездолетчиков, а тех смазливых мальчиков, которые гробят свое свободное время на то, чтобы с разной степенью бездарности изображать тех же самых ученых и звездолетчиков на любительских подмостках. В конце концов я не против того, чтобы существовал народный театр какого-нибудь Гарвардского торфяного техникума, но я против любительщины, когда моя практикантка все вечера пялит глаза в стереопроектор с чужими записями и прячет кассеты со снимками смазливых, но абсолютно чужих ей мальчиков, вместо того чтобы самостоятельно жить и мыслить посредством собственного непрерывно развивающегося мозга. Я против, потому что я не знаю, что такая практикантка может выкинуть...

- Ничего она не выкинет. Это ты ее вышвырнешь, архигуманнейший эскулап Уэда, только вот я не могу понять - за что? Не за детскую же любовь к театру, в самом деле...

Сидней посмотрел себе под ноги, засопел. А правда, и что это он взъелся на нее? Он вспомнил ее строгое лицо, очень светлые волосы, разделенные безукоризненным пробором, и аккуратный халатик - не с одним, а с двумя нагрудными карманами, и ее способность одинаково ловко работать обеими руками... Симметрия - это достаточно унылое свойство для молодой женщины. Но не это было главное в сестре Сааринен. Главное доктор Уэда сформулировал только сейчас - это безнадежная _никомуненужность_.

- А ты меня заинтриговал, ей-ей, - продолжал Дан. - Так что же ты, светило глиптопересадок, можешь конкретно инкриминировать своей практиканточке?

- Сейчас - ничего. Но когда смогу, боюсь, что будет поздно. У меня такое ощущение, что она может оказаться фанатичкой.

Он проговорил это медленно и уверенно, хотя никогда раньше об этом не думал. И сам удивился сказанному.

- А тебя, - повторил он, - выписываю. Всенепременнейше. С рассветом можешь отправляться на все четыре стороны. Только вызови собственный, любезный твоему сердцу гидромобиль, а то у нас таких норовистых лошадок не держат.

- Прелестная психологическая ситуация: тебя - в шею, а ты скачешь от радости, как зайчик. Сейчас, сейчас вызову. Это у тебя фон дальнего радиуса действия?

- Среднего, но миль сто пятьдесят он покроет.

Дан потянулся за усатым кругляшом портативного передатчика, огляделся за тяжеловесной портьерой угадывался балкон.