Дорис Писерчиа - «Если», 1993 № 04

— Есть ощущение, что маятник может все же задержаться в центре. Об этом говорят и результаты целого ряда социологических опросов в разных регионах страны. «Гражданский союз» набирает от 22 до 30 процентов предпочтений, тогда как наши партнеры по политическому процессу, занимающие более радикальные позиции, не выходят за рамки 5–8 процентов. Это в равной степени относится и к «ДемРоссии», и к коммунистическим, и национал-патриотическим организациям. Из этого следует вывод, что маятник от радикал- демократов качнулся обратно. Но на противоположном фланге для него нет притягательных элементов: коммунистическая идея сильно скомпрометирована, патриотическая, в том виде, в котором ее преподносят, никогда не набирала в России много очков и осуществима разве что в форме прямой агрессии… Так что шанс у нас есть — если, конечно, в очередной раз не произойдет что-нибудь совершенно невероятное.

— Почему отечественный центризм терпел поражение на протяжении всей российской истории?

— В истории России практически отсутствуют длительные стабильные периоды. Пожалуй, только крестьянскую реформу 1861 года можно отнести к победе центристских сил, которые сумели провести необходимые политические решения упреждающего характера. Это реформа, возможно, предупредила очередной бунт или крестьянскую войну, отсрочила революцию на 50 с лишним лет… Это стало возможным только в рамках достаточно длительного стабильного периода: внешние возмущения в середине XIX века были, но внутри Россия переживала редкий этап эволюционного развития. Больше у нас не было таких длительных этапов. А всякий переходный период толкает к простым и быстрым решениям.

— Ваши оппоненты считают, что, если победа окажется за вами, вы начнете строить госкапитализм.

— Это все слова — капитализм, социализм. Их у нас в принципе нельзя употреблять, потому что к каждому термину надо прилагать описание на двух — трех страницах, чтобы было ясно, о чем идет речь. И для начала скажу, что прежде всего мы ничего не будем строить…

— Не разочаровывайте, пожалуйста..

— Сама идея, что можно построить какое-то новое общество, относится к разряду большевистских. Существуют реальные, объективные тенденции. Самое большее, что могут сделать общественно-политические силы, это распознавать их и помогать реализации тех, которые работают на улучшение жизни, и нейтрализовать те, которые ее ухудшают. Можно прогнозировать или моделировать результат и предлагать его как некую возможную модель будущего, но в этом нет ничего от строительства капитализма или социализма. Есть такое понятие в научной прогностике: «нормативное предвидение». От простого прогноза оно отличается тем, что исследователь вносит в него свою волю. Он не просто экстраполирует в будущее некие современные тенденции и «рисует» веер возможностей, которые из них вытекают, но и задает некий норматив, говоря: будущее будет выглядеть таким-то, если мы сделаем то-то и то-то. То есть, моделирует такую систему воздействия на известные тенденции, которая делает желаемый результат более вероятным, чем нежелаемый. Мы пытаемся создать сегодня нормативный прогноз на ближайшие 10–15 лет.

— И что он нам обещает?

— Об этом рано пока говорить. Скажу лишь, что этой работой занимаются эксперты из Академии наук, а также Союза промышленников и предпринимателей. Думаю, весной она будет завершена.

— Надеюсь, читатели журнала «Если» и «МН» узнают о ней первыми?

— Если захотят… Что же касается более близких перспектив, то любая программа, которую сегодня стоит обсуждать, должна быть антикризисной — программой тех мер, которые надо принимать срочно.

«Поставьте людей в разумные общественные отношения, т. е. в такие условия, при которых инстинкт самосохранения каждого из них перестанет толкать его на борьбу с остальными; согласите интерес отдельного человека с интересами всего общества — и добродетель (vertu) явится сама собою, как сам собою падает на землю камень, лишенный подпоры. Добродетель надо не проповедовать, а подготовлять разумным устройством общественных отношений»

Г. В. Плеханов.

«К вопросу о развитии монистического взгляда на историю»

И угораздило же меня так надраться. Видит Бог, не припомню такого похмелья… Я со стоном вырвался из лап тяжелого, цепкого сна, все еще толком не понимая, сон это или я уже проснулся. Приподняв голову, я повернулся, стараясь разглядеть часы, которых почему-то оказалось две штуки. Забавно… Прошлой ночью здесь стоял один будильник. О-о-ох! Уж эта прошлая ночь…

И все же окончательно я проснулся не от звона будильника: видеофон, наверное, в десятый раз наигрывал мелодию из «Серенады звездного света». С трудом припомнив, где нахожусь, я подполз к аппарату, стоявшему в ногах кровати, по пути увидев свое отражение в зеркальной глади экрана, и, прежде чем нажать на клавишу ответчика, с отвращением щелкнул по нему пальцем.

— Алло, — хотел сказать я, но получилось нечто вроде стона. — А-а-ахо…

— Мистер Ринг? Вы в номере? К вам гости.

Голос консьержки резал слух, как сигнал воздушной тревоги.

Я чувствовал себя так, словно находился где-то на грани между жизнью и смертью, но все же сумел что-то пробормотать в ответ.

Этот ответ, видимо, успокоил ее.

— К вам посетители, мистер Ринг.

Смутно предчувствуя опасность, я переспросил:

— Они случайно не в форменной одежде?

Приятно, когда ты кому-то нужен, но, если ты

находишься в розыске, объявленном правительством США, каждый визит может стать последним.

— Нет, — заморгала консьержка. — Вы их примете?

— Ну… пожалуйста, передайте им, что я скоро спущусь. — О Боже, ниспошли мне хотя бы пару часов передышки…

— Хорошо, мистер Ринг.

Экран погас. Я растянулся на голубых атласных простынях, размышляя, что менее болезненно: попытаться встать или послать все к черту.

Пересилив себя, я присел, свесив ноги с кровати и нащупав пол. Ноги погрузились в нечто рассыпчатое, ускользавшее из-под них. Я наклонился.

— О, Господи, чтобы еще хоть раз в жизни!..

Весь пол по самую щиколотку был засыпан деньгами. Точнее, фишками из казино отеля «Занаду» — что, впрочем, одно и то же. Но самое главное, я совсем не понимал, что произошло прошлой ночью. Они — Ринг и компьютер — снова сыграли со мной знакомую шутку: сначала напоили до бесчувствия, а потом вертели, как марионеткой. О, бедный Майкл Ярроу, неисправимый простофиля! И почему я все время иду у них на поводу? Я прижал руки к вискам и сам же ответил на свой вопрос: потому что они мне нужны. Кроме того, обвинять Ринга несправедливо: если уж я напился, как свинья, то он тоже был не лучше… Правда, именно он несет за это ответственность, поскольку позволяет «Этанаку» брать власть в свои руки. А ВЕДЬ ТЫ ОБЕЩАЛ, ОБЕЩАЛ, ЧТО БОЛЬШЕ НЕ БУДЕШЬ ЭТОГО СО МНОЙ ДЕЛАТЬ. ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ, ЕСЛИ КТО-НИБУДЬ ВДРУГ ЗАМЕТИТ…