Гуин Ле - Далеко-далеко отовсюду

В тот вечер, я, конечно, рассказал Натали не все. Но мы болтали о школе, о конформизме, о том, как трудно быть не как все. Она заметила, что мы поставлены перед выбором: одно из двух - или хотеть быть как все, или быть такими, какими нас хотят видеть другие. В первом случае это значит стать приспособленцем, во втором - потерять лицо. Тогда я рассказал ей все о машине, о моих родителях и колледже. Она внимательно выслушала меня, прекрасно все поняла о машине, а вот о колледже спросила:

- Как это так - отказаться поступить в институт, где, по существу, твое место, и посещать тот, в котором ты не хочешь учиться? Чего ради, скажи, пожалуйста?

- Они ждут от меня этого.

- Но они же не правы, верно?

- Не знаю... Тут еще и в деньгах дело.

- Но можно же взять ссуду. Есть стипендии, наконец.

- Очень большой конкурс.

- Ох, вот оно что! - не без сарказма воскликнула Натали. - Значит, надо пройти по конкурсу. И для этого надо всего лишь немного поднапрячься, верно?

С нею было трудно спорить. Но совсем не так, как с моими родителями. С ними трудно спорить, потому что спор идет не по существу, а с нею - потому что она сразу берет быка за рога. И вот после этого нашего разговора пропало у меня ощущение неразжеванного куска мяса во рту. Ее мать принесла нам наверх по чашке очень крепкого чаю, мы потолковали еще немного - так, о том о сем, как старые друзья, и в половине одиннадцатого я вышел от них, сообразив, что ей еще, может быть, надо заниматься, потому что в начале разговора она сказала, что старается каждый день уделять практическим занятиям по музыке по меньшей мере три часа. Я проехал на машине несколько кварталов, вернулся домой и лег спать. Я здорово устал за день. Как будто прошел пешком сто миль. Но туман рассеялся. Я лег и сразу уснул.

Как я уже говорил, это было 25 ноября. До Нового года я лучше узнал Натали Филд. Нам было хорошо.

Стоило нам встретиться, как мы начинали говорить, будто с цепи сорвались, и говорили, пока не приходила пора расставаться. Нечасто удавалось нам побыть вместе подольше, потому что Натали и в самом деле была занятым человеком. Пять дней в неделю, отучившись в школе, она давала частные уроки музыки, по субботам с девяти до двух преподавала в музыкальной школе - учила малышей по какой-то там "системе Орфа"**. Вечерами она занималась музыкой дома, по воскресеньям играла в камерном оркестре, снова занималась, ходила в церковь. Мистер Филд был очень религиозный человек. Впрочем, это я неправильно сказал. Мистер Филд был очень прилежный прихожанин. А вот был ли он религиозным человеком, за это я не поручусь. Натали совсем не любила церковь. Хотя и посещала. Она немало размышляла над этим и пришла к выводу, что это важно не столько для нее, сколько для ее отца, поэтому решила, - пока живет с родителями, принять в этом вопросе их правила игры. И больше об этом не думала. Иногда ее раздражала необходимость ходить в церковь, но она не позволяла себе брыкаться, давила в себе бунт, как я в себе - по поводу машины. Она просто кляла своего глупого пастора, а потом приступала к очередным делам. Она отличалась отменным благоразумием.

______________

**0рф Карл (род. 1895) - немецкий композитор, педагог и драматург. Разработал систему музыкального воспитания, основанную на коллективном музицировании детей.

Она была старше меня - ей было уже почти восемнадцать. Обычно в этом возрасте такая разница в годах весьма ощутима, тем более считается, что психологически девушки развиваются быстрее ребят, но у нас с нею все было иначе. Нам было просто хорошо. Впервые я встретил человека, которому мог все рассказать, с которым мог всем поделиться. И чем больше мы говорили, тем нам было интереснее. Нам обоим недолго оставалось пользоваться свободой, и мы встречались и разговаривали до тех пор, пока ей не приходила пора бежать на уроки; иногда вечером я заходил к ним. А потом начались рождественские каникулы.

Кажется, только во время каникул я узнал, что Натали вовсе не собирается стать профессиональным скрипачом. Она играла на скрипке, альте и фортепиано, а хотела стать композитором. Она осваивала все эти инструменты, чтобы, давая частные уроки, преподавая в музыкальных школах, играя в оркестре, зарабатывать себе на жизнь, но все это она рассматривала как средство для достижения главной цели. Я долго ни о чем не догадывался, потому что она все не решалась рассказать. Не думаю, чтобы она еще кому-нибудь признавалась в этом, разве что матери. Что касается ее исполнительского искусства, то внешне она так была уверена в себе, так здраво оценивала свои возможности, что я долго не догадывался, какая за этим кроется беззащитность, неуверенность, полное незнание тех вещей, с которыми были связаны самые ее честолюбивые мечты - потому-то ей так трудно было говорить об этом. О том, что составляло истинный смысл всей ее жизни.

- А женщин-композиторов нет, - сказала она мне как-то.

Шли рождественские каникулы, и мы с ней частенько встречались. В тот раз мы гуляли в парке. Это лучшее место в нашем городе: огромный, как лес, парк с тропинками, у которых нет конца. Мы прогуливали жирного попко-носа м-с Филд по имени Орвилл. Шел дождь. Я знаю, что пес на самом деле назывался пекинес, но он все-таки был попко-нос.

- Ни одной женщины-композитора? Быть того не может! - возразил я.

Натали согласилась - были, но вряд ли сыграли значительную роль, а если и внесли какой-то вклад в музыку, теперь все равно об этом не узнаешь, потому что оперы, которые они писали, не ставятся на сцене, симфонии не исполняются на концертах.

- Но если они писали хорошую, по-настоящему хорошую музыку, - возразила она себе, - ее исполняли бы, правда? Видно, не было среди них первоклассных композиторов.

- Но почему же?

Сама эта мысль казалась странной. Множество женщин-композиторов пишут сейчас популярную музыку, а певиц всегда было больше, чем певцов; что ни говори, музыку не назовешь "мужским видом" искусства, она - явление общечеловеческое.

- Не знаю почему. Может быть, когда-нибудь я до этого докопаюсь, довольно угрюмо ответила Натали. - Но думается мне, что все это предубеждение и ложь. Как это ты тогда назвал? Само-что-то-там-такое.

- Предсказанное самовыражение?

- Да, только наоборот. Все твердят тебе: этого ты не можешь! - и ты веришь. Так было в литературе, пока не нашлись женщины, которые перестали прислушиваться к общепринятому мнению, а взяли да написали такие замечательные романы, что, если бы мужчины и после этого продолжали утверждать, что женщины не способны писать романы, они выглядели бы полными идиотами. Сложность заключается в том, что признание, которое какой-нибудь третьесортный мужчина получает просто так, приходит к женщине только в том случае, если она поистине первоклассный мастер своего дела. Это рок какой-то. Или, пожалуй, то, что ты называешь "выравниловкой".