Вадим Бочкарев - Кладоискатель

Владимир почувствовал тонкий холодок, крадущийся по спине. Ещё не догадка, а только тень догадки скользнула и исчезла, как ящерица, оставив в руке обрывок хвоста. Если за этот век — на шесть, то за триста лет могло быть и пятнадцать, и двадцать метров. Что же было на месте этого пляжа? Поле? Песок намыло потом, с годами? А где был берег? По краю бухты? Наверное, обрамлялся рифами, а сейчас они под водой. И если через них перебраться, можно было попасть вот на это ровное поле, пляж, некогда — плоскогорье. Кажется, здесь стоит поплавать и посмотреть… Но вот стоит ли вызывать подозрения у команды?

Владимир встал, потянулся, похлопал Газали по плечу:

— Спасибо, друг, не буду больше к тебе приставать. Поплавать хочется.

Недалеко от берега в воде лениво барахтался начальник охраны. Он не особенно скрывал свое присутствие: приказано не отходить, ну куда ж деваться? Владимир решил проплыть немного в сторону от яхты и посмотреть, что там на дне, точнее — под ним, под слоем песка.

Легко сказать — проплыть. Но если ты не слишком сильный пловец, вода довольно прохладная, а лёгкая волна то и дело шлёпает по лицу… Владимир изрядно выдохся, но всё же отплыл метров на триста в сторону. Лёг на спину, восстановил дыхание. Потом перевернулся и напряг глаза. Под ним был слой прозрачной, хорошо просвеченной солнцем воды. Под водой — не больше метра песка. Под песком начинался известняк, точно такой же, как на побережье вокруг. Собственно, берега здесь и представляли собой нагромождения известняка, торчащие из воды. Этот податливый камень многие века служил здесь главным строительным материалом. Но нагромождения камней были не хаотичными. От берега тянулся некий ров, менее плотный, чем остальное ложе, и слегка провалившийся, потому что камни здесь были не спрессованы столетиями, а набросаны кое-как, второпях. Что там, под ними?

И вдруг Владимир почувствовал нестерпимый огонь внутри лёгких. Увлекшись, он вдохнул изрядную порцию прохладной солёной воды. Грудь словно взорвалась, в глазах, вместо тёмных очертаний каменной гряды, вспыхнули цветные искры, верх и низ потерялись. Он попытался грести руками, удерживая себя на плаву, стремясь глотнуть спасительного воздуха, но глотнул опять воду. Огонь внутри вспыхнул ещё сильней, так сильно, что терпеть уже было нельзя. И сознание не выдержало — отключилось.

Родинка на плече, чёртово пятно, было и у деда. И далее — через поколение. Но предки Владимира носили эти тайные знаки спокойно, без катаклизмов. Род Калининых был дворянским, история его была неплохо задокументирована. Прадед, Илья, в год революции самовольно, без родительского согласия, женился на простой девушке из рабочей семьи. В восемнадцатом у них родился сын, которого назвали Владимиром. Сестра и мать прадеда эмигрировали в двадцатом. Сам же он был весьма ценен для советской власти из-за профессии — разведчик-геолог. Да и не было у него причин ссориться с Советами. Длинные командировки по всей стране, экспедиции. Домой, в Москву, приезжал редко и ненадолго — не до политики, успеть бы с женой повидаться.

В воспитании сына почти не принимал участия. Хватился, когда было уже поздно: в страшном тридцать седьмом году сын его бросил университет и объявил, что хочет стать священником.

Тогда таких заявлений не прощали, но Калининым неожиданно повезло: семью даже не разделили, а всего лишь выслали из столицы в маленький уральский поселок Подозёрск. Там, под хребтом Ирендык, начиналась стройка убежища для правительства на случай возможной войны. Вскоре посёлок засекретили, убрали с карт. В результате ни войны, ни репрессий Калинины не видели, если не считать репрессией полувековое заточение в уральской глубинке. Здесь и умер прадед Илья в 1969 году.

Владимир, дед нынешнего Владимира, избрав духовный путь, добился своего — построил в посёлке церковь и вёл в ней службы. Женился, и единственный его сын Иван повторил бы отцовскую судьбу, если бы не перестройка. Секретный объект в Подозёрске стал хиреть, обрастать левыми фирмочками, выпускать фонарики и автомобильные сигнализации. А в девяносто пятом, когда всё вообще рухнуло, семья разделилась. Дед остался в своем храме, а Иван с единственным сыном Володей, окончившим среднюю школу, переехал в Иваново.

— Ну, не шали, давай, открывай глаза…

Кто-то несильно хлопал по щекам. Огонь в лёгких по-прежнему полыхал, но воздух вокруг был и можно было дышать. Кто-то склонился над ним… Кажется, Сергей. Похоже, это яхта, большая носовая палуба… Под спиной доски. Внутри всё горит, тошнит…

Владимира несколько раз вырвало солёной водой.

— Очухался, красавчик! Ну, все путём. Теперь не страшно, будешь жить, — успокаивал его Сергей.

Владимира поставили на ноги, вытерли полотенцем, накинули на плечи махровый халат и отвели под руки в каюту. Он опустился на диван и лежал без мыслей, без чувств, без движения. Охранник не уходил.

Когда боль в груди немного отпустила, начался кашель. После кашля пришла некоторая ясность мысли, и Владимир решил узнать, что произошло.

— Я, кажется, тонул…

— Ну да, тонул. Если бы я отстал от тебя ещё метров на десять, ты был бы покойник. И так отключился минуты на три.

— Как же это получилось?

— А это тебя надо спросить. Ты не собирался утопиться?

— Нет, конечно. Хотел поплавать.

— Плаваешь ты плохо. Пока Паши нет, больше никуда тебя не пущу. Даже на горшок водить буду. Ладно, давай вздремни. Держи таблетку.

Владимир не имел морального права спорить с человеком, который только что его спас. Он проглотил таблетку, лёг поудобнее и, уже отключаясь, пробормотал:

— Спасибо, Серёга…

Мать Володя почти не помнил. Она была, что называется, непутёвой — работала в клубе, играла на гармони на свадьбах в посёлке и очень быстро спилась, а потом и вовсе исчезла. Ушла в лес и не вернулась. Скорее всего, погибла, встретив на охранной полосе патруль. В окрестностях Подозёрска полно было мест, где ходить не разрешалось: какие-то шахты, засекреченные причалы на озёрах, участки леса с земляными провалами. Исчезновение людей здесь было обычным делом. Странно, но мать не посещала его во снах и не оставила почти никакого эмоционального следа.

Гораздо больше помнился дед Владимир, высокий, за метр девяносто, не согнувшийся до старости. Помнилось его рукопожатие, от которого кряхтели даже здоровенные мужики. И его мощный бас, гудевший в храме, как колокол. В нём было нечто магическое, вероятно, передававшееся вместе с таинственной семёркой на плече.

Отец почему-то не унаследовал дедовой веры, вырос атеистом и, отчасти, карьеристом. С дедом он не ладил, в Подозёрске ему было тесно и душно, и при первой же возможности он сбежал, согласившись занять пост заместителя директора одной из фабрик в областном центре Иваново, в четырёх часах езды от Москвы.