Александр Студитский - Разум Вселенной

Брандт поднялся со своего места. Юрию бросилась в глаза необычайная бледность его лица.

— Я только сейчас прочитал проект решения, — сказал он негромко. — Я опоздал на доклад Павла Александровича и не совсем ясно представляю себе результаты применения разработанного в его лаборатории метода. Лично я настолько доверяю Павлу Александровичу как экспериментатору, что у меня никаких сомнений в его выводах, естественно, нет. Но я не могу не согласиться с большинством ораторов в том, что при перенесении любых терапевтических приемов с экспериментальных животных на человека требуется величайшая осторожность. И поскольку наш новый институт располагает большими экспериментальными возможностями и в состоянии обеспечить испытание метода на любых животных, включая обезьян, я не имею права отказаться от поручения провести эти испытания... Если, конечно, Павел Александрович не найдет более целесообразным проведение их в другом учреждении.

Он посмотрел с благожелательной улыбкой на Панфилова. Тот сидел неподвижно, не поднимая глаз от стола, на скулах его осунувшегося лица взбухли желваки.

— Но я хотел бы сделать несколько замечаний общего характера в связи с докладом Павла Александровича, — добавил Брандт несколько громче. — Разрешите?

Председатель любезно кивнул.

— Я все-таки, дорогой Павел Александрович, как медик по подготовке, всю жизнь связанный с клиникой, — сказал Брандт, отчетливо произнося каждое слово, — хотел бы опять предостеречь вас от разочарований, которые ждут исследователя на том пути, который вы избрали. Вы называете ваши методы и предлагаемые вами средства воздействия на организм биологическими, исходя из идеи, что организм сам производит средства для противодействия болезням. Трудно возражать против этой концепции, взятой в самой общей форме. Вопрос заключается в том, что понимать под этими средствами. Мы прекрасно знаем, например, что наш организм вырабатывает могучее средство против микробов — интерферон. Но пока мы не научились выделять это средство в виде химически чистого препарата, мы предпочитаем употреблять против микробов антибиотики, вещества, вырабатываемые не нашим организмом, а микробами против микробов. Поймите, Павел Александрович, наше время — эпоха химии. И всяческие попытки возвращать нас от химии лечебных препаратов к эмпирическому использованию так называемых защитных сил организма у меня, как у медика, не вызывают энтузиазма. Вот почему, как мне кажется, не испытывать ваш препарат в клинике, а попытаться выделить из него активно-действующее химически чистое вещество — ваша ближайшая задача. Повторяю, я ни в коем случае не хотел бы, чтобы мои замечания были истолкованы как желание умалить значение интереснейших экспериментов Павла Александровича.

Брандт благожелательно улыбнулся в сторону Панфилова и сел.

— Замечаний по проекту решения нет? — спросил председатель. — Будем считать его принятым. Переходим к другому вопросу.

Панфилов встал со своего места, кивнул председателю и пошел к дверям, на ходу засовывая в расстегнутый портфель свои бумаги. Юрий и Постников двинулись за ним вслед.

— По второму вопросу слово предоставляется профессору Всеволоду Александровичу Брандту, — услышал Юрий, закрывая за собой дверь. Он даже не подумал о том, что бы могло это значить, — так велико было пережитое им потрясение. Сражение можно считать проигранным, их метод, по существу, отвергнут. Можно сказать заранее, что в руках Брандта и его сотрудников испытания метода дадут отрицательный или сомнительный результат. И не потому, что они намеренно проведут эксперименты так, чтобы они завершились неудачей, а просто потому, что считают биологические воздействия на лучевое перерождение клеток бесплодным. И все получаемые результаты будут трактовать с этой точки зрения.

Все трое молча получили свои пальто, оделись и вышли из здания. Тяжелая дверь медленно, с каким-то пренебрежительным сопением закрылась за ними.

— Ф-фу! — вырвалось у Панфилова. — Но в общем этого следовало ожидать. Жаль потерянного времени. А нам дорог каждый час. Поеду теперь в министерство, — решил он. — Это заключение устраивает только Комитет по космической медицине, так как снимает с него всякую ответственность. А по существу, это самая настоящая отписка. Вы куда, Сергей Григорьевич?

— На кафедру.

— А вы, Юра?

— Если разрешите, я в больницу. Хочу навестить Андрея. Сегодня прием с часу до трех.

Панфилов испытующе посмотрел на Юрия.

— Ну-ну. Смотрите только не проговоритесь о нашей неудаче. Приободрите его. Да и сами не вешайте носа.

У площади Маяковского Юрий сошел с автобуса и зашагал по Садовой. Ему требовалось время, чтобы подготовиться к встрече с Андреем. Настроение было подавленное. Он пытался понять, почему все так произошло, и ничего путного не приходило в голову. Ясно было одно: ни сегодня, ни завтра, ни очень долго еще подготовка к испытаниям их метода в клинике не начнется. А ведь чтобы приготовить лечебную сыворотку, требуется время — и не день, не два, а недели. «А на сколько еще недель хватит жизненных сил у Андрея?» — с отчаянием подумал он.

Потом Юрий долго вспоминал этот трудный день. Собственно, в этот день решалась судьба Андрея. Конечно, спешка с разработкой метода лечения лейкемии была вызвана тем, что этого требовали интересы миллионов людей, испытавших на себе страшное дыхание атомной смерти. Но Юрий не мог ни на минуту забыть о том, что от успешного и быстрого завершения работы зависела жизнь его друга, молодого, многообещающего ученого, чудесного товарища. Потерять Андрея означало для Юрия лишиться какой-то части самого себя — такой нераздельной, общей жизнью жили они все студенческие годы.

Андрей должен жить. Эта мысль, ненадолго вытесненная утренними известиями и разговором о них на пути в Институт космической медицины, теперь вновь вспыхнула в мозгу Юрия с еще большей силой. Он должен жить — сражение, которое началось сегодня на заседании Комитета по космической биологии, нужно выиграть во что бы то ни стало.

Вчера Андрею стало легче. Юрию сообщили, что, может быть, сегодня разрешат его навестить, правда, ненадолго, не больше чем на полчаса. Если не будет снова ухудшения.

— Да, можно, — ответила дежурная сестра. — Только не утомляйте больного. И не задерживайтесь.

Андрей полулежал на высоко поднятой подушке. В палате было светло от белизны снега и зимнего неба за окнами. Юрий увидел худое лицо с глубокими впадинами и провалившиеся глаза. Он подошел к постели Андрея на цыпочках, ощущая неловкость за свое здоровое, крепкое, разгоряченное ходьбой и морозом тело. Андрей радостно улыбнулся.