Журнал «Если» - «Если», 2001 № 04

В административном здании меня провели в хорошо кондиционируемое помещение, усадили в центре комнаты и стали ходить кругами, как в дешевом фильме. Они нависали надо мной мускулистыми глыбами, намекали на то, что все про меня знают и задавали идиотские вопросы: о чем мы говорили с Дикинсоном, где и с кем встречались, не называл ли он имена сотрудников Центра, не отдавал ли он мне каких-либо дискет на хранение, и все в таком роде. Я намекнул было насчет своего права на адвоката и телефонный звонок, но это не произвело на них впечатления. Один из них прямо сказал, что если я не буду сотрудничать с ними, то мне понадобятся, скорее, услуги патологоанатома. Попробовал бы он мне угрожать сейчас…

Потом объявился лысый очкарик, с которым Дикинсон сцепился в баре. При виде его эти гориллы вытянулись в струнку. Мне это совсем не понравилось, я решил не изображать из себя верного солдата Панчо Вильи и выложил все, что знал.

Да только что я тогда знал?! Практически ничего.

Лысый оказался большой шишкой в службе информационной защиты и, в отличие от приезжих громил, не рычал на меня, вопросы задавал тихо и как-то утомленно, но этим еще больше напугал. Наслышан я про таких спокойных ребят: сигарету предлагают, пива холодного, советы дают правильные, потом — бац! — три пожизненных срока за нанесение урона национальной безопасности.

После допроса, который все они упорно называли собеседованием, я подписал кучу бумаг о неразглашении, и меня отпустили.

Лысый вернул ключи от машины и проводил до стоянки. Там он заговорщицки подмигнул и заявил, что я легко отделался. Его, к примеру, вообще допрашивали с помощью полиграфа. А все потому, что он несколько раз пил с Дикинсоном. Лысый облизнул губы и сказал, что в такую жару в самый раз промочить глотку. Я не стал возражать и оставил свою машину на их стоянке, благо идти было недалеко.

В баре почти никого не оказалось; наверное, ученых тоже трясли на предмет знакомства с Дикинсоном. Лысый приналег на джин с тоником, а я осторожно попивал светлое пиво и все ждал, когда же он начнет задавать хитрые вопросы и ловить меня на противоречиях. Но вместо этого лысый сам разговорился.

С его слов я понял, что никакого русского хакера на самом деле не было и будто сам Дикинсон разработал и запустил в сеть очень хитрую программу, которая не только анализировала спектр сигналов, но еще и имитировала эти сигналы, размещая их в проверенных добропорядочных базах данных. Но самая подлость, за которую Дикинсону надо бы шею свернуть, состояла в том, что в программе каким-то образом то ли возник, то ли был привнесен весьма опасный компьютерный вирус.

На мой вопрос, а куда же глядела служба безопасности, он похлопал меня по плечу и принялся втолковывать что-то насчет сильной криптографии, при которой файл разбивается на мелкие кусочки и раскидывается, как пазл, по множеству серверов, а в нужном месте вся эта дрянь собирается воедино. И адресов сборки может быть столько, сколько есть подключенных к сети любителей поисков внеземных цивилизаций. Рассказал он и о забавном методе шифровки информации, когда сама информация выглядит как «белый шум», наподобие, скажем, космического радиоизлучения. А всю авантюру Дикинсон затеял якобы для того, чтобы окончательно не прикрыли его исследования, да только, скорее всего, он просто сошел с ума, потому что дурацкий обман быстро открылся.

На Дикинсона были очень злы еще и потому, что ядовитый вирус, который сидел в его программе, теперь свирепствовал в очень важных базах данных, в том числе и правительственных. В конце концов вирус добрался до систем слежения. Некоторые радиотелескопы вместо того, чтобы честно обеспечивать связь с орбитальными силами, стали передавать пакеты бессмысленных сигналов прямо в космическое пространство, пока их не отрубили от сети.

Тут меня проняло: а что, если все это и впрямь дело рук космических злодеев, и маленькие зеленые человечки все-таки добрались до нас? Но лысый только выругался в ответ. «Если бы информация шла в конкретную точку на небе, — сказал он, — еще можно было бы строить фантастические предположения. А так — сигналы посылались куда ни попадя, во все стороны. Черт с ними, с сигналами, — шепотом добавил он, — дело не в них, а в том, что национальная система ПРО чуть ли не на два часа сошла с ума. Стукни в голову какому-нибудь аятолле пульнуть в это время по Вашингтону своей ржавой ракетой, лучше вообще не думать, чем все могло кончиться».

Наверное, у меня лицо перекосило, потому что лысый ухмыльнулся и заметил, что даже не это самое страшное. В какой-то миг вся сеть оказалась забитой огромным количеством закодированной информации, которая невесть откуда взялась и невесть куда исчезла. Была ужасная минута, когда самолеты могли упасть на землю, поезда сойти с рельсов, электростанции выключиться, и так далее… Жертвы исчислялись бы миллионами, в лучшем случае. В это время горстка арабских террористов могла захватить Белый дом, Конгресс, Пентагон или клуб «Голубая устрица» — в зависимости от вкуса и настроения. И поэтому Дикинсон получит все, что ему причитается, а сигналы, которые он сможет теперь принимать до конца жизни, будут слышны лишь из соседней камеры. Если же кто-то скроет от правительства важные сведения о преступнике, у него будут крупные неприятности. Разумеется, речь не идет о присутствующих…

Я возвращался в гостиницу с тяжелой головой, размышляя над тем, в какое серьезное дело я влип по самые брови. Но насколько оно было серьезным, я сообразил лишь потом. А вначале я ничего не мог понять, потому что когда вошел в свой номер, то получил по голове чем-то тяжелым и твердым.

Очнувшись, я обнаружил, что сижу у стены, а руки и ноги крепко привязаны полотенцами к креслу. В башке гудело, как в вытяжной трубе, а в глазах рябило. Когда я немного прочухался, то заметил, что телевизор в номере включен, только вместо передачи на экране мелькают темные и светлые пятна, от которых до рези болит под веками. Прикрыв глаза, я подождал, пока резь не исчезнет, а когда снова открыл, то увидел, что на моей кровати сидит Дикинсон собственной персоной и внимательно смотрит на меня.

Потом он заговорил. Голос у него сильно изменился, стал скрипучим, каким-то мультяшным, что ли! Он извинился и сказал, что сразу меня не узнал. На это я ответил, чтобы он не расстраивался из-за такой мелочи, а раз уж я — это действительно я, то почему бы ему меня не развязать. Он поморщился и сообщил, что это для моего же блага. Чтобы меня не сочли его сообщником, хотя все это пустяки… И что он немного побудет здесь, а потом уйдет.

Тут он замолчал и принялся опасливо водить носом, словно собака, учуявшая скунса. Вдруг он слетел с кровати, как будто ему пинка дали, подскочил к креслу и принялся водить руками надо мной. Схватил за воротник, дернул, словно нитку вытаскивал, и сунул мне под нос штуку, похожую на булавку с маленькой круглой головкой. Я сразу понял, что это такое.