Сергей Казменко - «Если», 1995 № 07

— Наставник, я думаю, будь мы смертны, этот вопрос не так бы нас тревожил.

— Возможно, ты прав, Пиллей. Не знаю.

Пиллей заслужил звание Мудрого. И ушел из Центрального Совета.

Начиналась закладка нового Питомника для Разумов, причем закладывался Питомник нового типа.

Вообще-то биологические Питомники уже были, но этот планировался на углеродно-кислородной основе. Пиллей сам вызвался возглавить Проект и начал работу в отдаленном, заброшенном, тихом секторе Системы. Для Питомников всегда выбирали такие места, чтобы они никому не мешали и чтобы им никто не мешал.

Пиллей раскрылся в огромное облако, вобрав в себя окружающие звезды, планеты, всю материю, из которой мог творить. Именно творить. Потому что Питомник — это не просто звезды и планеты, это не обычная станция для перекачки материи (черная дыра), это не радиобуй-квазар, для которого требуется лишь грамотный инженерный расчет — здесь необходимо вдохновение.

Облако у Пиллея получилось хорошее: равномерное распределение материи, ровное свечение. Он сконцентрировался в центре и начал скручиваться в спираль, создавая, виток за витком, нужные структуры и тщательно укладывая их. Затем «пружина» была отпущена, и спираль начала раскручиваться с заданной скоростью, перемещаясь в нужном направлении.

Пиллею оставалось лишь наблюдать за тем, как формируется его Питомник, который потом доноры назовут Млечным Путем.

У него было много времени.

Солнечный луч медленно сползал по стене, потом по шкафу, добрался до стула с наброшенной на него одеждой — в воздухе зарябили пылинки…

Игорь лежал на спине и размышлял. Он вообще любил такие минуты, да что минуты — бывало и часы проходили, а он мысленно перескакивал с одной проблемы на другую, с «глобальных» вопросов на мелкие заботы сегодняшнего дня, расставляя их в только ему одному понятном порядке.

Он часто думал о Времени. Очень любил читать фантастику на эту тему. Размышлять о времени очень занятно. Столько непонятного в этом четвертом измерении…

Будильник заверещал и напомнил, что настало время для завтрака и дневных забот. Сегодня намечался поход по магазинам — серьезный удар по кошельку, далеко превышающий возможности его зарплаты. Тут уж не до сна. И о Вечности не помечтаешь.

Но по магазинам пройтись не пришлось. Остановилось рядом такси. Подошли двое, как в кино, сказали несколько слов — он сел и поехал. Оторопевшей Наталье только успел сказать, что сам все купит.

Спутники молчали; Игорь тоже. Ему не давала покоя мысль о том, как они узнали о его утреннем левитировании. Он тихонько начал приподниматься над сиденьем… Получилось! Но сосед слева сказал:

— Не время. Шофер оглянулся:

— Чего?

— Нет-нет, все в порядке, — ответил тот, который сидел справа. Они ехали по знакомым улицам, потом свернули в какой-то переулок, выехали в другой квартал и остановились перед гаражным кооперативом. Таксист развернулся и отбыл.

Внутри бокса стоял старенький «Москвич», а сбоку дверь не дверь, люк не люк, но что-то бронированно-тяжелое. Дверь открылась, и вышел невысокий, коренастый Тип с ежиком рыжих волос, сразу же напомнивший Игорю артиста Джигарханяна.

— Заходи, — бросил Тип, — а вы, ребята, отдыхайте. Завтра я с вами свяжусь.

Игорь пробрался через дверной проем в соседний гараж. Мелькнула мысль, что так вот и угоняют машины — взламывая боковые стенки гаражей. В соседнем гараже машины не было, и оказался он много меньше; стены и потолок были облицованы досками, под которыми чувствовался еще толстый слой какой-то обшивки. Игоря кольнуло ощущение, будто забрался он в огромный сейф. Тип закрыл люк и слегка притушил яркий свет.

— Располагайся. — Он довольно гостеприимно кивнул в сторону дивана у стены.

— Жена будет беспокоиться, — автоматически произнес Игорь.

— Уладим. — Тип уже сидел в глубоком кресле. — Ты, главное, не волнуйся. Расслабься.

Игорь послушно лег, укрывшись каким-то старым пледом — и тут же стал проваливаться в сон, именно сон, а не дурной кошмар, который мучил его в последнее время. Сон наползал на него, как мягкое и пушистое одеяло, укрывая от обид и невзгод, от диких видений и злобных людей, словно детская полуденная дрема — домашняя, уютная, ласковая…

Времени было много. Даже слишком много. Время было всюду: на плоскости и в пространстве, в тепле и холоде, в дохленьком слабеньком излучении и во взрыве сверхновой — везде оно, Время, торчало, как маленькая заноза, которую и не видно, и не ухватить и которая все же не дает забыть о себе.

Как и все разумы, Пиллей и в одиночку был способен на многое. В его Питомнике появлялись существа, чья материальная природа определяла частую сменяемость особей. Пиллей пришел к выводу, что им, обладай они собственным разумом, было бы проще воспринимать Время как отрезок в пространстве от рождения до ухода.

А ему и ему подобным, появившимся нa свет, не ведавшим смерти, отсчитывающим годы по вращению Системы, эта неопределенность не давала покоя: куда они идут, что дальше, где финиш, есть ли он вообще, а если есть, что их в конце ожидает.

Эти мысли донимали Пиллея, когда он совершал перемещения через большие участки Системы. Вычислив траекторию, он концентрировался, отключившись от внешних воздействий, и мчался по курсу маленьким сверхплотным шариком, пронзая планеты, звезды, Систему — иногда казалось, что он летит сквозь Время. Это было как сон, Пиллей парил и кувыркался во Времени, прорезая мглу, уносился дальше и дальше в черную и глубокую, пугающую и зовущую бездну Времени.

Приближаясь к заданной точке своего перемещения, он постепенно принимал обычную форму, внешние факторы роем врывались в его сознание, и абстрактные мысли уходили, уступая поискам конкретных сиюминутных решений.

Он любил свой Питомник и гордился им. Коэффициент рождаемости Разумов в его Питомнике значительно выше, чем в других биологических Питомниках и куда больше, чем в небиологических. Удачное сочетание углеродно-кислородной среды с теми жестко ограниченными условиями их существования, которые удалось обеспечить, дали хорошие результаты. Конечно, не все вначале шло гладко: были и ошибки, и переделки — работы хватало.

Когда спираль Галактики раскрутилась, Пиллей долго выбирал, где будет начало Питомника. От расположения в центре он отказался сразу, решив, что там лучше находиться ему самому, чтобы наблюдать за всем сущим. Пусть Разумы развиваются на периферии: у них будет больше честолюбия, они обретут независимость суждений, да и жесткие внешние условия сделают их более приспособленными к любым изменениям среды.

Девять планет вокруг желтой звезды — это девять вариантов исходной точки, девять вариантов внешних условий. А с учетом некоторых больших планетарных спутников более двадцати вариантов рассмотрел Пиллей, прежде чем начал свой биологический эксперимент. Практически он использовал только четыре варианта — и из них лишь один оказался удачным. Его Величество Случай вместе с расчетом Пиллея позволили создать новую форму жизни питающих доноров: странная штука — углерод и кислород плюс очень узкий спектр частот излучений, температур и давлений — никто и не предполагал, что такое возможно!