Ирина Камушкина - Искатель. 2009. Выпуск №12

Судья долго и внимательно рассматривал помощника прокурора, и Виталий ничего не мог прочитать на его лице, ставшем похожим на неподвижную маску. Скандал, да. Если эксперты ошиблись, если экспертиза была проведена с такой небрежностью… О подмене «вещественных доказательств» и речи, конечно, быть не может. За свою-то епархию судья мог поручиться. Значит…

— У вас есть заверенный экземпляр заключения? — сухо спросил судья. Голос его не выражал никаких эмоций.

Из-за спины Макинтоша выдвинулся сухонький мужчина — должно быть, кто-то из группы экспертов — и, просеменив к столу секретаря суда, положил перед ним тощую синюю папку. Секретарь немедленно ее раскрыл, пробежал взглядом текст и, подняв взгляд на судью, молча кивнул. Похоже, он был потрясен не менее, чем помощник прокурора. Такого еще не было, чтобы эксперты ошиблись в отождествлении отпечатков. Чушь собачья. Подмена вещественных доказательств? Еще большая чушь.

— Ваша честь, — поднялся со своего места Спенсер, — учитывая новые обстоятельства, я настаиваю на решении вопроса в пользу моего подзащитного. Обвинение против него исходило прежде всего из идентификации отпечатков пальцев, а поскольку экспертное заключение оказалось ошибочным, содержание моего подзащитного под стражей является противозаконным, а обвинение против него — беспочвенным и юридически ничтожным.

— Суд вынесет отдельное постановление о проведении внутреннего расследования, — прервал адвоката судья, не сводя глаз с Макинтоша, делавшего вид, будто он лично никакого отношения к неожиданному конфузу не имеет. — Суд не будет сейчас выслушивать объяснения обвинения…

Судья помедлил и впервые за все такое долгое утро посмотрел на Виталия. Странным показался Виталию этот взгляд. А может, наоборот, — нормальным? Взгляд человека, понявшего, что процесс будет не просто долгим, но принципиально отличным от всех прочих, и что многое еще предстоит узнать и понять, и что, наверно, ему, судье, так и не удастся принять никакого решения, потому что решения, способного удовлетворить одновременно закон, справедливость и истину, попросту не существует…

— Рассмотрев доказательства по делу об обвинении Дымова Виталия, — усталым голосом объявил судья, — суд не нашел их достаточно убедительными. Суд, как я уже сказал, вынесет отдельное определение о необходимости проведения внутреннего расследования. Суд не видит в личности задержанного угрозы для дальнейшего расследования по делу о смерти миссис Дымов.

«Он не сказал — об убийстве, — мелькнуло в голове Виталия. — Он сказал — о смерти».

— Суд постановляет: освободить Виталия Дымова из-под стражи в зале суда. До вынесения нового распоряжения суд запрещает доктору Дымову покидать пределы города.

— В связи с новыми обстоятельствами, — поднялся Спенсер, — защита настаивает на освобождении из-под стражи также и мисс Гилмор…

— Подайте отдельное прошение, — судья недовольно посмотрел на адвоката.

— Как вы догадались привлечь к делу Баккенбауэра? — Виталий не мог справиться с возбуждением, он понимал, что должен остановиться, перестать задавать вопросы, на многие из которых сам знал ответы, а на некоторые вопросы ответов не знал никто, но остановиться он не мог, что-то переключилось в его сознании, и столько слов — в основном, бессмысленных, — сколько он произнес за час, прошедший после окончания судебного заседания, Виталий, пожалуй, не сказал за весь последний год.

Начал он с Ланде, подошедшего к нему в зале суда. Виталий спросил, откуда Эндрю узнал, что может помочь, почему вообще стал помогать своему научному противнику, каким образом доказывал наличие многосистемной модели темного вещества, и еще какие-то вопросы слетали с его губ, не задерживаясь в голове, чтобы быть осознанными. Ланде сначала что-то отвечал, а потом перестал, молча потянул Виталия из зала, по коридорам, мимо репортеров, не обращая внимания на вспышки камер и вопросы, выкрикиваемые, похоже, не с целью услышать ответ, а только для того, чтобы показать телезрителю картинку и прокричать журналистский комментарий.

У выхода к ним, запыхавшись, присоединился адвокат и начал говорить что-то о необходимости срочно разыскать Мэнтага, потому что говорить с Макинтошем у него, Спенсера, нет никакого желания. Но и адвоката Виталий не слушал, хотя, вероятно, надо было — на Спенсера он тоже обрушил град вопросов: как адвокат нашел Ланде, каким образом сумел заполучить в свидетели Баккенбауэра, и еще какие-то бессмысленные вопросы Виталий задавал не думая, не воспринимая сути и, главное, не слушая ответов.

В себя он пришел около часа спустя, когда они втроем заняли столик в ресторане, названия которого Виталий не разглядел, точнее — не обратил внимания. Здесь было относительно тихо, музыка из динамиков лилась спокойная, медитативная, предназначенная для неспешных разговоров во время приема пищи. Когда принесли меню и Виталий оказался вынужден сосредоточиться на чем-то реальном, а не порожденном его собственным воображением, он неожиданно вынырнул на поверхность из бурной глубины, в которой причудливым образом перемешались воспоминания и мысли обо всем, что происходило в последние два-три дня. Вынырнул и успокоился. Успокоился и почувствовал дрожь во всем теле, будто вышел голым из теплого моря на холодный, пронизанный порывистым северным ветром пляж, как в детстве, когда родители ездили с ним в Крым и каждое утро водили окунаться в море, чего он не любил, но вынужден был подчиняться и дрожал от холода, пока на него не набрасывали огромное махровое полотенце, и мать жестко обтирала его, говоря при этом: «Это для здоровья, для здоровья!»

На столе стояли фужеры с апельсиновым соком, и Виталий осушил свой фужер, сок оказался ледяным, но — минус на минус, естественно, дал плюс — дрожь в теле прекратилась, стало тепло, даже жарко, Виталий почувствовал, как по спине стекает струйка пота, и тогда, окончательно придя в себя, задал первый осмысленный вопрос, на который хотел получить ответ.

Похоже, и Спенсер понял — по взгляду Виталия или по иным каким-то признакам, — что можно говорить серьезно и быть услышанным на рациональном уровне, а не только на уровне эмоций. Он отложил меню и ответил одновременно Виталию и Ланде:

— Вообще-то, надо отдать должное миссис Болтон. Это старшая сестра в психиатрическом отделении. Она позвонила мне в субботу и потребовала встречи. Именно потребовала, голос у нее был такой, что мне в голову не пришло отказаться. Она приехала в офис и рассказала о вашем, Виталий, посещении, и об этом мальчике Линдоне, и о том, что произошло в день смерти вашей жены. Труднее оказалось уговорить Баккенбауэра — только он мог дать разрешение использовать в деле имя мальчика и его историю болезни.