Ирина Камушкина - Искатель. 2009. Выпуск №12

— Совсем издалека. Может, кто-нибудь помнит, что произошло четверть века назад с автоматическими станциями «Пионер», когда они достигли внешних границ Солнечной системы? В движении обеих станций были обнаружены аномалии, становившиеся тем больше, чем дальше аппараты удалялись от Солнца. «Пионеры» двигались медленнее, чем должны были, будто аппараты притягивало некое невидимое тело. Потом связь прервалась, батареи «Пионеров» разрядились, определять изменения скорости стало невозможно, а полученных данных оказалось недостаточно, чтобы сделать определенные выводы.

В научных изданиях обсуждались три версии. Первая — в Солнечной системе действительно есть массивное невидимое тело. Что за тело? Почему невидимое? Почему его тяготение больше никак себя не проявляет? Вторая версия — закон всемирного тяготения не совсем точно описывает реальную космическую ситуацию и нуждается в коррекции. И третья версия — ошибки измерений. Это самая простая и самая невероятная версия: измерения проводились очень тщательно, и возможность систематических ошибок была, конечно, проверена в первую очередь.

Примерно в то же время космологи столкнулись с проблемой скрытой массы. Точнее, вспомнили об идее, которую развивал еще Фриц Цвикки в тридцатых годах, а до него Мерфи в двадцать втором. Они измеряли скорости взаимного движения галактик в скоплениях, и получалось, что видимой массы галактик недостаточно, чтобы объяснить, почему эти скорости так велики. Цвикки утверждал: в скоплениях есть невидимое вещество, которое притягивает галактики и разгоняет их до больших скоростей. Но в те годы проблемой скрытой массы никто не заинтересовался — все думали, что речь идет об ошибках измерений. Станут приборы более чувствительными, и парадокс исчезнет.

Но этого не произошло. В девяностых годах чувствительность аппаратуры стала такой, что измеренные отклонения в скоростях галактик уже невозможно было объяснить ошибками. Пришлось вспомнить идею Цвикки. Оказалось, что действительно существует не наблюдаемое ни в какие телескопы вещество, проявляющее себя только притяжением. Это не черные дыры, которые тоже невидимы сами по себе, но притягивают окружающий газ, и возникает мощное рентгеновское излучение, по которому мы на Земле эти объекты прекрасно обнаруживаем. Может, это нейтронные звезды или темные коричневые карлики — звезды, чья масса меньше солнечной?

Оказалось, однако…

— Стоп, — сказал Спенсер и сделал над столом жест, будто нажал невидимую кнопку, отключая воспроизведение. — Вы полагаете, кто-нибудь в суде станет слушать вашу лекцию? Это верный способ настроить против себя присяжных. Черт побери, Витали, не забывайте, что вас освободили только до суда. А мисс Гилмор до суда останется в тюрьме. Я верно говорю, Мэнтаг?

Адвокат обернулся к столу, за которым детектив сидел, сложив руки на груди, и делал вид, что дожидается, когда ему принесут заказ.

Мэнтаг едва заметно пожал плечами и кивнул — мол, говорите, я слушаю, только не спрашивайте у меня ничего, это ваши проблемы, а не мои, верно?

— Но мне, — подал голос Ланде, — позволили сегодня сказать…

— А на суде не позволят, — Спенсер постучал по столу пальцем, будто судейским молоточком. — Судье хватит и сегодняшнего представления, когда он сидел с глупым видом и понимал пятую часть того, что вы говорили.

— Я думал, что именно мои объяснения… — воинственно начал Ланде.

— …Побудили судью изменить меру пресечения? Глупости. Никогда больше так не думайте. У вашей речи была иная цель, я же вам вчера объяснил. Если бы не трюк с отпечатками пальцев, о котором мне никто не сказал заранее…

— Это не трюк! — возмутился Виталий.

— Ладно, — адвокат взмахнул руками и дернул головой, показывая, что о некоторых вещах при Мэнтаге лучше не говорить. — Давайте так. Витали, я буду задавать вопросы, вы отвечайте — как в зале суда. Если мне что-то будет непонятно из этой вашей космологии, я спрошу. Хорошо?

— Вы можете спросить не о том, о чем нужно.

— Приступим, — сказал адвокат, не обратив на реплику Виталия никакого внимания. — Для начала: меня не интересуют детали ваших теорий, я в них ничего не понимаю.

— Но без этого…

— Не перебивайте! Понял я одно: темное вещество, что бы оно собой ни представляло, находится везде, заполняет все пространство, но мы его не видим, как не видим воздух, которым дышим. Так?

— Не совсем. Воздух мы не видим, но можем определить его химический состав, разложить на элементы, можем нагреть, охладить, даже заморозить так, что воздух превратится в жидкость… Темное же вещество никак с окружающим миром не взаимодействует…

— …Кроме тяжести. Оно притягивает, как вещество обычное. Про воздух я погорячился, ладно. Темное вещество мы не видим, не ощущаем и не можем измерить никакими приборами…

— Пока не можем, — вставил Ланде. — На Большом коллайдере, надеюсь, удастся разбить частицы темного вещества на обычные адроны и доказать…

— Измерить пока не можем, — повторил Спенсер. — Вопрос: при чем здесь мальчишка Линдон? Аутист. Он способен видеть темное вещество? Потому что его сознание тоже слабо связано с окружающим миром? Линдон — тот прибор, с помощью которого темное вещество можно обнаружить?

— В некотором смысле, — кивнул Виталий. — На самом деле все, конечно, сложнее.

— До сложностей мы еще дойдем. Главное, чтобы эти сложности не заставили судью заснуть и принять решение не в нашу пользу. Дальше: ваша жена, Витали, она тоже, впав в кому, перестала реагировать на окружающий мир. Правда, я читал, что человек в коме все воспринимает, слышит и видит, но показать этого не в состоянии. Это так?

— Не знаю… — Виталий поднес ко рту чашку, обнаружил, что она пуста и растерянно посмотрел на адвоката, будто тот сегодня исполнял еще и обязанности официанта. Спенсер повернулся к столу Мэнтага, взял только что принесенную официантом чашку и поставил перед Виталием. «Эй!» — возмущенно воскликнул детектив, но не сделал движения, чтобы забрать чашку у Спенсера. Виталий отпил глоток, поморщился — кофе оказался с молоком, он так не любил. — Я много читал, пришлось пополнять знания… Известны случаи, когда человек, который, как полагали врачи, находился в коме, на самом деле все воспринимал, но там был неправильно поставлен диагноз. Врачи диагностировали кому, а это, оказывается, был паралич — человек даже моргнуть не мог, подать знак, что он все чувствует. Человек в коме полностью лишен какого бы то ни было восприятия реальности.

— Полное отсутствие сознания? — спросил Спенсер. — Никаких снов, да?

— До сих пор это было неизвестно.

— Почему? Многие люди выходили из состояния комы. Даже через двадцать лет. У них не спрашивали, что они видели? Что чувствовали?