Василий Щепетнёв - Искатель. 2009. Выпуск №11

Арехин промолчал. Стал в сторонку, наблюдая, что, собственно, будут делать Оболикшто и Лютов.

А ничего. Позвали Петрушенко, дали ему бумажку с лиловой печатью, на которой химическим карандашом что-то написали, вот и все.

— Ордер для уборочного отряда, — пояснил Оболикшто.

Выходя, он же сказал сидевшей на табуретке Надежде Викторовне:

— Если хотите хоронить сестру, потрудитесь до завтрашнего дня убрать тело. Одежду можете брать только в присутствии членов домового товарищества, ну, книги еще возьмите. Остальное остается в распоряжении домкома. Да, крупу… крупу тоже можете взять. Комната по вывозе тела передается домкому. Или нет, погодите…

Оболикшто отвел в сторонку Арехина:

— Не знаю, как у вас с жильем, а комната, право, недурна. Можно в два счета оформить.

Арехин на мгновение задумался.

— Пожалуй, это отличная идея.

— Вплоть до особого распоряжения комната будет числиться за московским сыском. Ты, — обратился он к Петрушенко, — смотри, чтобы — ни-ни!

На выходе Арехин подошел к сестре убитой:

— Особенно можете не торопиться. У покойной были знакомые, друзья?

— Прежде были, — с ударением на «были» ответила женщина.

— Вдруг кто и остался. Тот же студент, еще кто…

— Они-то здесь при чем?

— Я не говорю, что при чем. Но похороны. Или вы доверите это дело…

— Ох, я поняла. Да, есть у нее — и у меня — хорошие знакомые, даже друзья. Извините, не все умерли.

— Зачем же так, Надежда Викторовна.

— Я… Я немного не в себе.

— Вот, возьмите, — Арехин незаметно вложил ей в руку несколько монет. — Берите, берите, это принадлежало вашей сестре. На похороны. Иначе пропадут. — И негромко, но так, чтобы не услышать было нельзя: — Вот что, гражданин Петрушенко. Похоронами и всем остальным будет распоряжаться вот эта гражданка. Помогать ей всеми мерами. Гроб найти, другое-третье. Будет оплачено.

— Да я, мы… и без денег…

— Будет оплачено, — повторил Арехин. — В комнате гражданка может находиться сколь ей угодно. Может устроить похороны, поминки, может жить, вплоть, как сказал товарищ Оболикшто, до особого распоряжения. Ясно?

— Ясно.

На лестнице Оболикшто подмигнул:

— Не только квартиру, но и хозяйку нашел. А она ничего, если приглядеться.

— Надежда Викторовна — возможная зацепка, — равнодушно ответил Арехин.

На «Паккарде» они вернулись в здание МУСа.

— Я хотел бы посмотреть, что есть по другим убийствам.

— Как это, — не понял Оболикшто.

— Вы сказали, что это не первое злодеяние. Хочу ознакомиться с документами по прошедшим случаям.

— Документами… У секретаря они, может, и есть… Хотя мы с писаниной боремся.

— Хорошо. Кто работал с теми случаями?

— Митька Кошевой, но его на фронт взяли. Сашка Орехин…

Услышав свое имя, тезка О приоткрыл глаза и что-то промычал.

Зазеркалье запросто не отпускает.

— Товарищ Лютов тож.

— Отлично. Значит, так: завтра, к десяти ноль-ноль, я бы хотел поговорить с вами, товарищ Лютов, с тезкой О, ну, и с документами, какие сыщутся, поработать.

— А сейчас?

— А сейчас поброжу вокруг дома, порасспрашиваю, может, кто видел ведро с цветочками.

— В таком виде?

— Вы правы. Я переоденусь. — И Арехин покинул кабинет.

Минут пять стояла полная тишина, и лишь когда «Паккард» отъехал, Лютов сказал:

— Ну и фрукта к нам прислали. Ничего, и не таких кушали.

— Ты, Гришка, погоди.

Оболикшто достал из ящика стола телефонный аппарат, подключил его к проводу, крутил ручку, дул, в общем, заклинал, как полагается.

Наконец его соединили с нужным человеком.

Он говорил громко, но по-латышски. Потом бережно повесил трубку. Сел поудобнее и задумался.

— Ну, — нетерпеливо спросил Лютов. — Что узнал?

— И много, и мало. Темнота наша, темнота. Арехин этот, оказывается, большой игрок.

— Шулер? Маркер?

— Шах-ма-тист — по складам, дабы придать значительности, сказал Оболикшто.

— Ну, шахматист, что с того?

— Ничего. Родители — богачи.

— Они революции помогали, вроде Мамонтова?

— Этого я не знаю. Знаю зато, что значат его «чрезвычайные полномочия».

— Да? И что же?

— Если он захочет, то и тебя, и меня, и любого третьего-пятого шлепнет, и отчета ни перед кем держать не будет. Такое ему дано право.

— Кем?

— Сам думай.

— А если того… опередить?

Оболикшто тяжело посмотрел на Лютова.

— Только по старой дружбе и только в первый и последний раз — ты не говорил, я не слышал. А вообще за подобные слова тебя не я — Сашка Орехин шлепнет и награду получит. Только за слова, понял?

— Понял, — сказал Лютов.

— Ой, врешь. Сам я ничего не понял. Просто держись с ним как с бомбой. Очень-очень ласково. И старайся поперек ему не только слова не сказать — не дышать даже.

Лютов задумался.

Не дышать, не дышать… Пулю в голову, и весь сказ. Подговорить кого, а вернее — самому. Еще один наш товарищ пал в кровавой борьбе с бандитским элементом. И — на кладбище.

Рано. Да и вообще — правильно говорит Оболикшто, хоть и сути не понимает. Время вести себя тише воды, ниже травы. Бомба, она не разбирает, рванет — ищи клочки по закоулочкам.

Оболикшто с огорчением смотрел на Орехина. Совсем пить молодежь не умеет. А не умеет — пусть не пьет! Хотя понять можно — трупы, смерть, безобразия на каждом шагу. Но ведь новый-то — даже глазом не моргнул. Привычный, видно.

Он отослал Лютова домой (тоже фрукт хорош, да где ж лучшего взять), а сам пошел в комнатку без номерка, где он спал в особо хлопотные дни.

Ни одного не особо хлопотного дня за время его службы в МУСе как-то не случилось…

А загадочный Арехин отпустил «Паккард» на Пречистенке, скользнул в арку, прошел двором и исчез в подъезде, охраняемом крепким парнем при свистке и винтовке. Снял калоши, поднялся по лестнице, устланной не новым, но очень чистым ковром вверх, на третий этаж.

Обратно он спускался по лестнице черной, уже без ковра, но тоже с охранником у входа. Или выхода?

Узнать Арехина чужому глазу сейчас было трудно: вместо франтоватого господина спускался мастеровой, впрочем, одетый в офицерскую шинель. Где он эту шинель взял, лучше бы не допытываться, для успокоения совести считать — на базаре выменял. Вот на голове — непорядок, не фуражка, а обычный треух. Не так форсисто, зато тепло.

И шел по улице не офицер, а типичный пролетарий, спина немного сгорблена, походка косолапая, руками машет не в лад, словно спорит сам с собою. Грузовичок с полувзводом расстрельной команды проехал мимо, не обратив на прохожего никакого внимания. Патрульные, закуривая в подворотне, тоже пропустили человека. Три подозрительные личности в подворотне напротив насторожились было, но спустя мгновение решили: шинелишка фронтовая, латаная. Кота и то выгоднее стричь. Пусть идет.