Р. Лафферти - Сборник рассказов

— Ты сам нарушаешь кодекс, Чаво. Умирающий или только что умерший, я принесу тебе благо. Тебе одному? Или четверым таким, как ты? Я слышу, как три твоих компаньона поднимаются по веревке прямо сейчас. И ты уверен, что получишь меня свеженьким? Удержит ли веревка троих, как ты думаешь, Чаво?

— Удержит. Папа Гарамаск, ты же не нарушил еще и кодекс веревки?

— Лежи тихо, болван. Называй это как хочешь. Ага, они приближаются, но я не буду резать веревку еще раз. Остаюсь на своей ставке. Веревка трещит, Чаво, пока немного, а первый из них уже так близок к вершине! Веревка трещит сильнее! Она рвется! Она лопнула! Они упали, Чаво!

Оганта шумно всхлипывал на земле, оплакивая смерть друзей, а абсолютная неуместность грохочущей записи создавала атмосферу панихиды, соответствующую случаю. Гарамаск зло рассмеялся и убрал копье с груди Чаво. Он отвязал наколенный кинжал и вернул его на законное место. Потом посмотрел на оганта.

— Вставай, Чаво. Как же зовут четвертую жертву?

— Это ты, скальная обезьяна, Папа Гарамаск, ибо люди Мира кажутся нам смешными, поэтому мы вас так называем. А может, это я, человек-лягушка, если убью тебя здесь и сейчас, съем твой мозг и исполню лягушачий прыжок. Мы бьемся, Папа Гарамаск, и я съедаю твой мозг! Слушай запись моего боевого гимна. Тебе не выключить его! Разве не здорово он орет?

— Чертовы вечные подростки! — проревел Гарамаск, когда они сошлись в бою не на жизнь, а на смерть. — Неприязнь между нами с самого сотворения мира! Я раздавлю тебя! Задушу струной с твоего хитура.

— Папа Гарамаск, ты врешь насчет размера лягушек. Я стану очень большой лягушкой здесь. Очень скоро.

Они дрались на закате дня на вершине скалы высоко в небе, скрипя зубами и рассекая воздух лезвиями в эсхатологической ярости. Один из них будет мертв, когда погаснут последние лучи солнца.

Перевод Сергея Гонтарева

— В 1907 году я достиг совершеннолетия и получил доступ к приличному по размеру наследству, — начал рассказ старик. — Мне хватило ума понять, что я мало что смыслю в инвестициях. Поэтому я обратился к хорошо осведомленным людям за советом, куда вложить наследство.

Я поговорил с банкирами, скотоводами и новыми нефтепромышленниками. Эти парни не промах. Они смотрели в будущее, и все их мысли и чаяния были о приумножении капитала. В тот год образовалось наше государство, и над новой страной витал дух процветания, в которое я и желал вложить родовые деньги.

В конце концов я сузил инвестиционный выбор до двух компаний с примерно одинаковыми, как мне тогда казалось, перспективами, хотя сегодня такое сравнение способно вызвать только улыбку. Первой из них была акционерная компания некоего Харви Гудрича, связанная с торговлей каучуком, поэтому, учитывая рост популярности новомодного автомобиля, логично было предположить, что резина станет товаром будущего. Второй из них была транспортная компания, планировавшая проложить железную дорогу между небольшими городками Кифер и Моундс. Также она намеревалась (в перспективе) бросить ветки на Гленпул, Биксби, Кельвиль, Слик, Бристоу, Беггз и даже в Окмулги и Сапульпу. В тот момент казалось, что у этих небольших междугородних линий может быть большое будущее. Междугородка уже функционировала между Тулсой и Сэнд-Спринг, и еще одна ветка строилась между Тулсой и Сапульпой. Всего по стране действовало более тысячи этих маленьких троллейных дорог, и вдумчивые люди верили, что когда-нибудь все это разрастется до масштабов общенациональной сети и, возможно, станет главной транспортной системой.

Но в тот год старик Чарльз Арчер был еще юношей. Он выслушал Джо Элайза, банкира из маленького, но быстро растущего, городка:

— Задали вы мне загадку, молодой человек, — сказал Элайз. — Мы прикупили бумаги обеих компаний, рассчитывая получить от каждой курочки по яичку. Я начинаю думать, что мы ошиблись. Перспективы этих компаний — это два варианта будущего, и только один из них реализуется. После открытия в нашей стране новых месторождений нефти может казаться, что следует отдать предпочтение резине, которая завязана на автомобиль, который завязан на топливо, производимое из нефти. Но не обязательно. Я уверен, что основное предназначение нефти — снабжение новых заводов энергией, поэтому я считаю, что резина уже переоценена в части ее промышленного применения. А кроме того строится новая транспортная система. Между лошадью и магистральными железными дорогами грандиозный разрыв. Я абсолютно уверен, что от лошади откажутся, как от главного способа транспортировки. Мы больше не выдаем кредитов ни производителям карет и телег, ни изготовителям упряжи. А в автомобиль я не верю. Он разрушает что-то во мне. Междугородка придет в маленькие городки и так разрежет магистральные железные дороги, что оставит не более полудюжины протяженных линий в Америке. Юноша, я бы с полной уверенностью вложил деньги в междугородку.

Чарльз Арчер выслушал скотовода Карла Бигхарта:

— Скажи, юноша, сколько голов крупного рогатого скота войдет в автомобиль? Или даже в то, что они называют грузовиком или фургоном? А теперь скажи, сколько войдет в вагон для перевозки скота, который можно прицепить к любому составу на любой междугородней линии? Междугородка станет для нас, скотоводов, спасением. По правилам мы не можем гнать скот даже 20 миль до железной дороги; но маленькие междугородки протянутся вглубь территории, проходя через каждую вторую или третью милю. Скажу тебе еще одну вещь, молодой человек: у автомобиля нет будущего. Мы не можем позволить себе такой путь развития! Рассмотрим человека верхом на лошади, — а я провел верхом на лошади большую часть жизни. Ну, в целом это хороший человек, но он меняется, как только взбирается на лошадь. Любой наездник становится высокомерным, каким бы вежливым он не был на земле. Знаю это по себе и другим. В свое время человек на лошади был нужен, однако, я уверен, это время заканчивается. От человека верхом на лошади всегда исходила повышенная опасность. Но человек на машине, поверь мне, юноша, в тысячу раз опаснее. Милейший в быту человек напускает на себя невероятное высокомерие, стоит только ему сесть за руль автомобиля, и это высокомерие станет еще больше, если позволить машины более мощные и более изощренные. Уверяю тебя, распространение автомобиля породит в человеке абсолютный эгоизм. Породит насилие в масштабах, невиданных прежде. Обозначит конец семьи, какой мы ее знаем, — три или четыре поколения, живущие в одном доме. Разрушит добрососедские отношения и само чувство единой нации. Разрастутся громадные язвы городов, фальшивое изобилие пригородов, произойдет разрушение традиционного сельского уклада и вредная концентрация специализированного сельского хозяйства и производства. Это породит отрыв человека от своих корней и безнравственность. Сделает каждого деспотом. Я уверен, частный автомобиль будет выдавлен из жизни. Должен быть! Это нравственная проблема, а мы нравственная нация; мы предпримем высоконравственные действия против него. А без автомобиля резина не имеет никаких перспектив. Делай ставку на акции междугородки, юноша.