Александр Шуваев - FLY

- Ты еще куришь, а?

- Как-то, недели через две занятий, у меня вдруг перестало куриться.

- Говорил же я вам: все-е бросите, до единого… Продолжим.

Они проработали четыре с половиной часа, - в два раза больше, чем обычно, но М`Фуза вел тренировку, при всей ее напряженности и остроте, на редкость продуманно и с глубоким проникновением в состояние ученика. В этот день Дубтах впервые погрузился в боевой транс без усталости, без страха, без мыслей. А потому - без ошибок. М`Фуза говорил, что умей они входить в "Здесь И Сейчас" по своей воле, от учебы осталось бы только развитие силы и выносливости. Остальное было бы почти и вовсе ни к чему.

- Сходи в душ, переоденься… И знаешь, что? Возвращайся-ка ты сюда… А пока ты потел, в эту седую голову пришла резонная идея: почему бы тебе, собственно, не сопровождать меня на предстоящем шабаше? Людей посмотришь, знакомства какие заведешь…

- А пустят?

- Сынок, тебе задание на развитие воображения: представь себе человека, который стал бы задавать ненужные вопросы - мне. И тем более - куда-то там меня не пускать. Вообразил? Правда, забавно выходит?

Попытавшись выполнить задание, Дубтах поневоле рассмеялся, поскольку заданный образ выглядел сугубо мнимой величиной. Зайдя в тоннель, который никогда раньше не посещал, через дверь, на которую никогда раньше не обращал внимания, он увидал довольно много людей, ждущих поезда. Над узким, тесным, паршивым перроном стоял приглушенный гул голосов, в котором отчетливо чувствовалась та самая взволнованность, то, что целесообразнее и точнее назвать скорее "взвихренностью", чем "взвинченностью". Возраст, привычки, цинизм, усталость, - все это как бы стало тоньше и сползло, осталась только суть, то, что, в случае чего, объединяло всех Людей Этого Места от пилотов и до бухгалтеров и от секретарш до ведущих разработчиков. Когда происходило нечто, обнажавшее суть этого места, не оставалось равнодушных.

Где- то по левую руку раздался раскатистый, пульсирующий рев, и, предваренная плотным порывом ветра, на ржавые, испятнанные маслом, уродливые, как свежевыпущенные внутренности, рельсы вырвалась длинная тысяченожка поезда. Внутри все было предельно функционально, крепко, и грубовато, соответствуя стилю приблизительно сорокалетней давности. Конструкторы тех незабываемых лет позаботились, чтобы форма их жестких, как устав гарнизонной службы, скамеек ощущалась, по возможности, всем телом. И свет в вагончиках спартанского облика был под стать остальному: тусклый, но каким- то образом при этом резкий, утомляющий глаза. Ритмическое покачивание и перестук на стыках заслуженных, матерых рельсов гипнотизировали, пробуждая какие- то воспоминания и вызывая отрешенность, своего рода покорность судьбе. Так, со средней скоростью, без всякой спешки они ехали минут пятнадцать, после чего серый сумрак тоннеля начали пересекать огненные штрихи ярких ламп, покачивания вагона замедлились, а потом поезд с раскатистым скрипом затормозил у ярко освещенного, гораздо более парадного перрона. Портал выхода из тоннеля находился в здании, построенном лет тридцать- тридцать пять тому назад, с просторным вестибюлем, высокими белыми колоннами квадратного сечения, прохладным сумраком и эхом, как на вокзале, от множества сдержанных голосов.

Дубтах, стараясь все-таки, на всякий случай, не терять из виду доктора М`Фуза, с невозмутимым видом прибился к одной из групп собравшихся, объединяющей пилотов лет по сорок, с лысеющими макушками и характерным пристальным взглядом, каких-то джентльменов в шелковых серых пиджачках, белых рубахах, при ярких газовых шарфиках, повязанных свободным бантом и в мягких бесшовных башмаках, сутулых очкариков в вытянутых джемперах, посыпанных пеплом и перхотью, не выпускающих изо рта сигарет. Чувствовалось, что здесь собрались люди существенно разного назначения, но приблизительно одного ранга, плоть, опору и основу Центра, трудяг, упорством и квалификацией которых делается восемьдесят процентов того, что вообще делается в этом степном гнезде. В помещении, где собрались все эти люди, стояло множество разрозненных и составленных вместе столов, было привычно, густо накурено и все так же стоял неумолчный гул. На столах стояли початые и полные бутылки "Августовского Эля", а кое-где виднелось желтое стекло пятидесятиградусного "Ван"-а, стаканы, пепельницы, скромная, сборная закуска. В этом обширном, странном, неправильной формы помещении, похоже, особенно не чинились: рысьи глаза Дубтаха подметили в дальнем углу яркий малахит парадного мундира генерала от ВВС, а ближе, в голубовато-сером, в портупее, подпирал колонну генерал со- овсем другого влиятельного ведомства, занятый оживленным разговором с каким- то явным технарем. Собравшись тесным кружком, у входа беседовали, куря черные трубки, люди в темно- пурпуровых официальных костюмах, лысые, массивные и багроволицые: это вам не генералы, это намного серьезнее. В них с первого же взгляда можно было узнать хозяев, воротил, людей, искренне не знающих размеров своего состояния. И все одинаково ждали, храбрясь и не зная, почему, собственно, волнуются. Выпивалось сравнительно умеренно, но все- таки выпивалось.

- Господин Людвиг, что вы там делаете? Независимость решили объявить? Идите сюда…

Подойдя к знакомым, он уселся на железный, обтянутый черным пластиком стул, и, наконец, почувствовал себя вроде бы как своим. Общий гул голосов словно бы расслоился, и теперь он, будто обретя слух, стал различать отдельные разговоры. Водки ни- ни. Он взял подозрительной чистоты стакан и налил себе "Августовского". Высокий альт мужчины, сидевшего от него через одно место, разносился довольно далеко, слушатели сочувствен но внимали ему:

- А историю со "Светом Далекой Звезды" слыхали? Нет?! Да вы что- о!!! Там такая комедия была, хочешь плачь, хочешь смейся…

Он вдумчиво припал к стакану.

- Ну?!

- Так ведь восточники "Ориеллу" свою сделали, отладили, значит, все чин по чину… У них там вообще ну до того названия трогательные, - аж за душу берет. Начальство-то чего? Езжайте, мол, сделайте на востоке такую же "Медузу", отладьте, командировка вам, сроку год, потом премия хорошая. Ну, наши, значит, почесались, где настрекало, а делать нечего, - связываются, - мол, ждите гостей… А они чего? "У нас есть свои, оригинальные идеи в области тенденционно-сенситивной разработки и проектирования" - да: "Руководство выражает вам искреннюю призна- ательность…" - а под конец: "Но мы считаем наш подход более последовательным, более принципиальным, более охренительным, более зашибительским" - короче, - более перспективным. А в переводе с говноедского на человеческий обозначает: без сопатых обойдемся. Чильвецки всю свою банду замордовал и заморил, куратором над ними самолично Реллоу Кам, к Скелету без доклада дверь ногой, и все такое прочее… Долго ли, коротко, "Ориеллу" сделали, отчитались как положено, коллекторы запустили, на режиме поглощения ждали аж месяц… Ну, потом, понятное дело, - давай результат! Они з-заказывают бомбардировщик, прямо как в том анекдоте, чтобы все супер-пупер, чтоб все сверх, а кроме того, чтобы еще и задницу пилотам сам подтирал, но при этом мог бы и вовсе без пилотов. Чтоб все показатели - на тридцать процентов и более… Эта их штука и рада стараться, адаптирует поточные линии, в-врубает эти их МС-бассейны, - классная штука, надо вам сказать, - и з-запечатывает процесс. Через две недели входят они в этот свой инкубатор, глядят, - и впрямь самолет, и на бомбардировщик похоже, и выглядит… солидно, строго так, импозантно, - рассказчик сделал паузу и обвел зрителей взглядом, - вот только влезть в него никак нельзя, и до агрегатов не доберешься, только резать, а как управлять - никто не знает! Видите ли, - возможность разборки не предусмотрена, позабылась как-то. И ряд сходных штучек в этом же роде, причем одна другой забавнее. Скелет за голову схватился, Чельвя со товарищи в клочки порвал, эти клочки спалил, а пепел спустил в унитаз и смыл, - а делать- то что? Стали в массиве Безусловной Программы копаться, ошибки искать, - тут они, понятное дело, погорячились, легче собственного прадедушку оживить на предмет выявления хронического алкоголизма…