Стивен Холл - Дневники голодной акулы

— Нет, я имею в виду, что раньше вы очень ясно дали мне понять, что меня недолюбливаете.

Доктор снова повернулся ко мне.

— Тебе так показалось?

— Да.

Я впервые заметил, насколько светлые у него глаза. Даже в оранжевом свете свечей и в пляске теней по стенам я видел, что они были спокойной тропической синевы: глаза ребенка на лице старика.

— Это тяжело, — сказал он наконец, и видно было, что даже столь скупой разговор дается ему с трудом. — Тяжело, когда люди становятся одержимы своими ошибками. Я не мог тебе позволить уйти отсюда и погубить себя в погоне за иллюзией.

— Ах, вот что?

Фидорус медленно покачал головой, ни на миг не сводя с меня глаз. Это не было ответом на мой вопрос. На его лице читалось нечто среднее между смирением и сожалением.

— От тебя ничего не осталось, не так ли? — сказал он.

Этот вопрос меня подкосил. Я не знал, как на него ответить.

— Я не… я пытался найти вас, потому что мне нужна помощь. Нужны ответы. Я мало что помню о том, что он сделал и почему, но мне надо… да, я думаю, что мне надо все о нем разузнать. Надо во всем разобраться, пока еще есть время.

— Ты говоришь непонятно. Узнать — о ком?

— Об Эрике Сандерсоне Первом.

Спокойные голубые глаза глубоко заглянули в мои.

— Ясно. И кем это тебя сделает? Эриком Сандерсоном Вторым?

— Да, — сказал я. — Полагаю, что так.

— Хм. — Доктор задумчиво опустил взгляд.

— Мне надо понять, почему он поступил так, как поступил, — сказал я. Порывшись в пластиковом пакете, я вытащил «Энциклопедию редких рыб». — Я нашел вот это.

Фидорус поднял взгляд на книгу. Сочувственное внимание в нем неожиданно исчезло, все опять обратилось в лед. Внезапное резкое похолодание.

— Дай ее сюда.

Я заколебался, но выхода не было. Я передал ему книгу.

— Слушай меня, Эрик Сандерсон Второй, слушай очень внимательно — эта книга вредна. Она заражает опасными идеями, которые заведут тебя черт-те куда, понимаешь? Я не хочу, чтобы ты когда-нибудь еще спрашивал меня о ней.

Он с силой запустил энциклопедией в стену. Я слышал, как треснул корешок. Книга неуклюже упала на пол.

Я не был испуган.

Я пришел к Фидорусу за ответами.

Иногда ответы не требуется давать в словах.

Я не отрывал взгляда от книги.

— Так вот в чем дело, да? — сказал я.

Фидорус смотрел на меня снизу вверх, не шевелясь и ничего не говоря.

— Эрик Сандерсон Первый поверил всему, что там говорится о воспоминаниях, продолжающих жить внутри концептуальных акул. Он поверил в это и потому отправился на поиски людовициана. Так?

Доктор наблюдал за мной из-за толстых стекол своих очков.

— Так?

— Да, — сказал наконец Фидорус.

— Господи. — Теперь кусочки головоломки один за другим начали укладываться на свои места. — Он нашел акулу и дал ей себя съесть. Ради Клио Аамес. Он сделал это ради нее, пытаясь спасти ей жизнь, вернуть ее после того, как ее не стало, только это не сработало. Это не сработало, и людовициан сожрал его разум. Он просто всего его пережевал, да?

— Да.

«Он просто его заглотил».

— Господи.

— Эрик, мне очень жаль.

— Значит… Боже, я хочу сказать… — Я пораскинул умом, обшаривая все закоулки своей головы, и снова посмотрел на энциклопедию. — Нет ни малейшего шанса, чтобы хоть что-то из этого могло оказаться правдой?

«Я верил, что могу изменить то, что случилось, каким-то образом спасти ей жизнь даже после того, как ее уже не стало».

Фидорус отвел взгляд в сторону.

— Вера, точка зрения, взгляд на окружающий мир — все это мощные орудия, если знаешь, как ими пользоваться, но существуют ограничения. Акула людовициан — это хищник, животное со своей природой, изменить которую нет никакой возможности. Акула всегда остается акулой, во что бы ты ни верил. Думать, что воспоминания остаются в целости и сохранности внутри людовициана… это все равно что полагать, будто мышь остается цела и невредима внутри кота.

— Но он хотел, чтобы это было правдой, не так ли?

Фидорус улыбнулся:

— Да, слишком сильно хотел. Мне вообще не следовало ничему его учить. Я не мог его остановить. Под конец, думаю, он и сам не мог себя остановить. Мне надо было выпроводить его восвояси, как только я с ним встретился, но я был эгоистичен. Я хотел, чтобы сохранились мои знания.

Я снова полез в пакет и вытащил оттуда суперобложку с книги Рэндл.

«Прости, Эрик, — подумал я. — Ты хотел, чтобы это оставалось тайной, но все твои планы пошли прахом, так ведь? Это из-за тебя я стал вот таким, каким стал, и теперь мне надо просить о помощи».

— Вот что я еще нашел, — сказал я, передавая суперобложку Фидорусу. — Это было спрятано в комнате Эрика.

Фидорус взял бумажную обложку и, подтолкнув очки на переносицу, прочел то, что было на ней написано.

— Что это означает?

Он посмотрел на меня.

— Ничего. Ничего, кроме того, что он зашел слишком далеко. — Фидорус вернул мне послание Эрика Сандерсона Первого. — Он был хорошим человеком. То есть это ты был хорошим человеком, когда ты был им. Это может показаться тебе странным. Один Бог знает, насколько это странно для меня — видеть тебя здесь после всего, что случилось.

— Да, могу себе представить.

— Знаешь, мне хотелось бы познакомиться с ним до того несчастного случая. До того, как она умерла.

— Мне тоже.

— В то время, когда он явился ко мне, он был таким грустным.

— Он бы все сделал, чтобы спасти ее, правда?

— Да, думаю, так оно и есть. Это те же чувства, что ты испытываешь к Скаут?

Когда чей-нибудь вопрос звучит как гром с ясного неба, страж разума вздрагивает от неожиданности. Когда такое происходит, наш мозг отвечает прежде, чем разум успевает запереть ворота, поднять мост и крикнуть: «Не лезьте не в свое дело!» Иногда мозг удивляет своими ответами всех, в том числе и самого себя.

— Да. Я хочу сказать… Может быть, если бы все шло, как прежде, и если бы это не было… — Я стиснул зубы, чтобы удержать хлынувшие слова. — Но все оказалось ложью. Какое теперь имеет значение, что я испытываю, если чувства не были искренними?

— Она приходила повидаться со мной, после того как вы с ней поговорили.

— Знаю. — Я старался, чтобы мой голос звучал так, словно мне все равно. — И что же она сказала?

— Что мне самому следовало бы знать. Она сказала, что любая ситуация содержит в себе нечто еще, кроме набора фактов. — Фидорус подумал. — Только она выразила это, естественно, по-другому.

Он улыбнулся.

Я хотел узнать больше, но не хотел его расспрашивать. Слова застряли у меня в горле, а потом время для расспросов прошло.

Воцарилось неловкое молчание.

— Мне надо было тебя остановить, — сказал Фидорус. — Я имею в виду Эрика Сандерсона Первого.

— Не думаю, чтобы вы могли что-нибудь изменить.