Эдмунд Купер - «Если», 1996 № 03

Под дверь комнаты въехал листочек бумаги.

— Смотри, — сказал Корнелий. — Выходят на связь. Может, это Миша Стендаль просит помощи.

— Осторожнее, — предупредил Минц. — Мы в чужой стране.

— В своей, — возразил Удалов. — Но изменившейся со временем. — Надо взять записку.

— Бери, — согласился Минц. — И читай вслух.

Сам он отошел к окну и стал выглядывать наружу. Но что увидишь с шестого этажа, кроме рано облетевшего парка и пролетающих над землей индивидуальных средств передвижения?

Удалов подобрал листок.

«За умеренное вознаграждение, — прочел он вслух, — могу выдать важные тайны. Если согласны, то на кладбище у могилы Корнелия Удалова буду стоять за деревом. Доброжелатель».

— Ох, не нравится мне это, — сказал Удалов, в сердцах отбрасывая листок, который полетел над кроватью и приземлился в руки Минцу. — И на кладбище я идти не хотел. Зачем мне смотреть на свою могилу? Ну кто в наши дни смотрит на свои могилы?

— А я пойду, — сказал Минц. — Я думал убежать от них, пройти по улицам, заглянуть тайком в библиотеку. Для этого и шляпу выменял. Чтобы от них не отличаться. Но боюсь, что моя акция была обречена на провал, так как мы окружены их агентами и переодетыми милиционерами. Теперь же у меня появилась надежда. Что у тебя осталось из ценных вещей?

— Янтарное ожерелье, — сказал Удалов. — Я его припрятал.

— А у меня… — Минц залез двумя пальцами в верхний карман пиджака, — где же мамино колечко? Ага, здесь! И царская десятка! Думаю, что этого хватит, чтобы узнать все, что нужно.

— Иди без меня, — упрямился Удалов. — Мне еще пожить хочется.

Но, конечно же, Минц его уговорил. Да и есть в каждом человеке любопытство перед лицом собственной смерти. Скажите мне: хочешь ли узнать, какого числа и какого года ты умрешь, и я закричу: ни в коем случае! Подарите мне неизвестность! А скажут: подглядеть хочешь? Я ничего не отвечу, но, внутренне содрогаясь, пойду и стану подглядывать в замочную скважину.

Удалов сказал себе, что только дойдет до кладбища, погуляет там, посмотрит на могилы соседей, может, даже им поклонится… хоть это и не очень красиво. Живут твои соседи, зла против тебя не таят, а ты цветок несешь к ним на могилу…

Вошел кавказский человек Георгий и велел начинать спецэкскурсию. Удалов положил в карман мячик с зонтиком и спустился вниз.

Остальные уже стояли у автобуса и были настроены мрачно, бледны и смущены неправильностью своего поведения перед лицом вечности. А когда подошла Чикита и стала раздавать букетики из искусственных цветов, все брали их со смущением.

— А где Стендаль? — спросил Удалов. — С ним все в порядке?

— А что может быть не в порядке с молодым человеком, который купается в море любви? — искренне удивилась Чикита.

— А когда выкупается? — спросил Минц.

— Присоединится к группе в установленный срок.

Залезли в автобус.

Минц велел внимательно смотреть по сторонам в пользу Академии наук, но Удалов смотреть забывал, потому что мысли возвращались к скорой встрече с собственной кончиной.

Дорога на кладбище вела через городские окраины. Кое-где сохранились старые гуслярские дома — ведь сто лет для хорошего дома не срок. Кое-где поднимались дома новые, но странно, они производили впечатление заброшенных. И народу было немного, и дети не шалили на улицах. «Может быть, — подумал Удалов, — эти люди отвезли с утра малышей по детским садикам, а сами углубились в созидательный труд?»

Минц впился глазами в окно автобуса и непрестанно шептал что-то верхнему карману пиджака, в котором прятал мини-диктофон японской работы.

— По моим наблюдениям, — сказал Лев Христофорович Удалову, — наш с тобой родной городок значительно вырос за последние сто лет, но затем пришел в упадок.

— Вы тоже так думаете?

— Посмотри на дорожки. Лишайники между плит. Взгляни на стены домов. Когда их красили в последний раз? Обрати внимание на детскую площадку — она заросла крапивой. Сомнений нет — эта цивилизация переживает упадок.

— Но как же тогда их достижения? — спросил Удалов.

— Достижения… а ты уверен, что это достижения современные, а не успехи вчерашнего дня?

Удалов не был уверен.

Автобус остановился у ворот кладбища. Ворота были приоткрыты. Туристам велели слезать и расписываться в книжечке кавказца. Каждый должен будет возместить агентству «Голден гууз» десять долларов в рублевом эквиваленте за посещение кладбища и ознакомление с родными могилами.

Расписывались без споров, и каждый думал: черта с два я тебе отдам эти деньги, грабитель проклятый!

У ворот стоял сторож в черном фраке и конической шляпе.

— Из какого года прибыли, граждане? — спросил он, блеснув глазом из-под шляпы.

— Разве не видишь? — озлобилась Чикита и задергала красными губами. — Плановая группа.

— В списке нету, — сказал сторож.

— А разве не всем сюда можно ходить? — спросил Удалов.

— Туристы из прошлого — только в организованном порядке в составе групп с сопровождающими, — ответил сторож. Он отыскал в своей черной потрепанной книге группу из Великого Гусляра, осень, 1996 год. Но что удивило Удалова, отыскал ее не в конце, а где-то в недрах книги, и до, и после списка шли другие фамилии, другие группы. Можно подумать, что гуслярцев записали заранее. Минц тоже обратил на это внимание.

— Возможно, все предопределено, — сказал он тихо, — только мы с тобой остаемся лопухами.

Столь крепкое словцо для Минца — исключение. Но он тоже оказался взволнован и если бы…

— Если бы не встреча с информантом, — произнес он грустно, — никогда бы на кладбище не поперся.

Эти слова примирили Удалова.

Первой шла Чикита. Она повторяла:

— Участок тридцать четыре и далее, до тридцать восьмого, второй поворот налево, а оттуда направо до большой аллеи.

К счастью, день был приятным, не жарким, солнце катилось к закату, золотые косые лучи резали редкую жухлую листву и замирали на верхушках крестов и звезд. Сначала от запустения и подурневшей природы кладбище показалось Удалову незнакомым, но оказалось, — это свое, родное, городское кладбище, засеянное предками, только бестолково разросшееся за последние сто лет.

Через двадцать минут они перешли и к погребениям начала XXI века.

Здесь стояли мертвые дубы и чуть живые осинки.

Но в целом царило пренебрежение к покойникам, словно некому было заходить сюда с цветами или просто посидеть… Удалов миновал ряд незнакомых могил и вдруг ощутил болезненный удар.

Он стоял над небольшой каменной серой гранитной плитой. На ней было вырезано имя:

«Удалов Максим Корнелиевич».

А чуть дальше — как взгляд метнулся! — словно за грибами пошел Удалов, чуть дальше, рядом, две могилы: