Уильям Гибсон - «Если», 1996 № 02

Так вот я и получил этот псевдоним. Работая для журналов, я обзавелся еще и средним инициалом «Г», что означало «Годдэм» [4] Goddamn (англ.) — проклятый. Иногда я даже ставил на книгах автограф «Эрик Годдэм Айверсон» — своеобразный комментарий к навязанному мне псевдониму.

— Ваши произведения обычно строятся на реальном историческом материале. Например, цикл «Видессос». Эго как-то связано с вашим образованием?

— Действие цикла «Видессос» разворачивается в некоем фантастическом аналоге Византийской империи. Я получил докторскую степень за работы по византийской истории, стае таким образом чуть ли не самым безнадежным безработным в истории человечества. А вот историком (а позже и литератором) меня сделало пристрастие к чтению научной фантастики. Я действительно собирался посвятить себя наука, но скорее уж астрономии. Однако где-то в старших классах я прочитал роман Л. Спрэга де Кампа «Да не опустится тьма». Прежде такая литература мне в руки как-то не попадала. Я начал выяснять, что там правда, а что де Камп выдумал — и не сумел разобраться. Потом я поступил в Калифорнийский технологический институт и вылетел в конце первого курса, в немалой степени потому, что все больше интересовался историей и все меньше — физикой. Ну и, конечно же, потому что как раз тогда вышло известное издание «Властелина Колец» в мягкой обложке, и я прочитал его раз эдак восемнадцать — вместо того чтобы грызть гранит науки.

Дальше меня занесло в Лос-Анджелесский университет на отделение византийской истории. Я защитил докторскую и тут же обнаружил — собственно говоря, это начало проясняться уже где-то к середине аспирантуры, — что имею две возможности получить постоянную научную работу: почти нулевую и нулевую. Два года я преподавал в Лос-Анджелесе, замещая своего бывшего руководителя, пока тот стажировался в Афинском университете. В середине 79-го он снова занял свое место, и я тут же решил, что не желаю возвращаться к жалкому статусу почасовика.

К этому времени в «Белмонт Тауэре» вышел тот самый мордобойно-магический роман; кроме того, я получил деньги за несколько рассказов, принятых, но еще не напечатанных: покупают — значит, не так уж плохо они написаны. На этом основании я устроился в отдел образования Лос-Анджелесского округа техническим писателем. Это означало, что я писал технические тексты, газетные заметки и опросники, подвизался в ролях корректора и редактора, а по большей части — машинистки. Когда я еще сидел без работы, я начал то, что стало впоследствии четырьмя книгами «видессосского» цикла. Работать и одновременно Писать было труднее, но я кое-как справился и даже начал регулярно продавать свои произведения. В июне 91-го я решил, что теперь могу рискнуть отправиться в свободный полет, в каковом состоянии я и пребываю по сию пору.

Насколько можно понять, многие теперешние писатели-фантасты больше интересуются историей, чем физикой, отчасти, возможно, потому, что сейчас будущее выглядит далеко не так привлекательно, как лет двадцать — тридцать назад, и людям стало интереснее заглядывать в прошлое, нежели смотреть вперед.

— Не потому ли таким популярным стал жанр альтернативно-исторической фантастики, в том числе и в вашем творчества?

— Получив историческое образование. я вижу не только существующее положение вещей, но и интересные повороты в прошлом, которые могли бы сделать мир совершенно иным. Я отношусь к своим альтернативным историям как к мысленным экспериментам, имеющим целью осветить не столько иные исторические аспекты, сколько современное общество. Изображение, даваемое зеркалом альтернативной истории, не получить никаким иным способом: в нем возможны столкновения крайностей, так никогда и не столкнувшихся в истории реальной — столкновения, бросающие новый свет на события дней сегодняшних. Исходной точкой написанного мною несколько лет назад рассказа «Последняя статья» была победа Гитлера и противостояние немецкой армии, захватившей Индию, Махатме Ганди и его ненасильственному сопротивлению. Мысленный эксперимент, ставящий своей целью осмыслить, при каких условиях непротивление может быть эффективным, а при каких оно ведет к катастрофе. Эти две крайности никогда впрямую не сталкивались — и слава тебе, Господи! Получилась бы мясорубка.

— Насколько серьезными могут быть результаты воздействия на критические точки в истории?

В последнее время меня очень интересует применение некоторых моментов случайной теории эволюции, почерпнутых мною у Стивенсона Джея Гулда: если отмотать пленку назад и запустить ее вторично, огромное количество неопределенных факторов может привести к тому, что новый результат и отдаленно не будет похож на старый. И я в это верю. Критические, переломные точки встречаются где угодно, весь фокус состоит в том, чтобы выбрать из них самые интересные и попытаться выяснить, как развивались бы события, произойти один из несостоявшихся разломов. Как выглядел бы другой, альтернативный, путь? Если постулировать целую серию таких отклонений одновременно — писать становится просто неинтересно. Все зависит от слишком многих переменных. Любые разговоры насчет того, что все историческое развитие можно описать одним-единственным законом — чушь. Движущие силы истории воздействуют на индивидуума, но есть и обратное воздействие, как мне кажется, в большинстве случаев история сильнее человека, но очень многие случаи ясно показывают, что обобщать здесь опасно. Обобщения ВООБЩЕ опасны. Не верьте НИ ОДНОМУ обобщению, не исключая и этого.

— Какова история создания вашего романа «Ружья Юга»?

Этот роман появился на свет по чистой случайности. Я переписываюсь с Джудит Тарр [5] Известная американская писательница, автор ряда историко-фантастических романов. , и она однажды пожаловалась мне, что рисунок на обложке ее новой книги такой же анахронизм, как и Роберт Э. Ли с автоматом «Узи» наперевес. «А ведь интересно! — подумал я. — Вот только где бы он взял «Узи»?». А потом подумал: «Нет, не нужен ему «Узи». Вот если бы кто-то дал ему автомат Калашникова или, еще лучше, — целую кучу этих АК». Самым подходящим ответом был южноафриканский путешественник во времени. Я приписал это в виде постскриптума к своему ответному письму, сохранил копию этого послания и приступил к подготовительной работе. Полтора года спустя я сел за книгу, а еще через год книга была готова.

Те, кто думает, что существует какая-то абсолютная истина по поводу прошлого, скорее всего ошибаются. Подобно литературе, история — всего лишь одна из разновидностей искусства, в реальной жизни случаются события, далеко превосходящие все выдумки литераторов. Работая над «Ружьями Юга», я занялся 47-м полком из Северной Каролины, который первым столкнулся с войсками федералистов в битве при Уайлдернессе. Я связался с северо-каролинским управлением истории и архивов в надежде получить хотя бы несколько фамилий офицеров. Они прислали мне ксерокопию истории полка, написанной одним из ветеранов где-то в самом конце прошлого века, а вдобавок полный список всех, кто когда-либо служил в 47-м: имя, звание, возраст, место рождения, ранения, случаи пленения, профессия. Можете себе представить, с каким жадным воплем набросился я на эти сокровища. Я взял оттуда половину своих персонажей. Было там и нечто необычное, хотя и не совсем уникальное: в заинтересовавшем меня полку служила женщина. Отзывы о ней как о солдате были самые благоприятные. В реальной истории ее взяли в плен в Ричмонде в 65-м году, и она сказала, что служит в полку уже два года и имеет два боевых ранения. Такое, конечно же, бывало, но настолько редко, что, не будь эта женщина реальной личностью, я никак не рискнул бы выдумать ее и вставить в свой роман. Начиная заниматься 47-м, я даже и не подозревал о ее существовании — мне просто повезло.