Сергей Гомонов - Изгнанник вечности, полная версия

Идея пришла спонтанно, остальное было импровизацией. Сетен вдруг встал на месте. Наталкиваясь на него, гвардейцы тоже останавливались. Он помнил, как вел себя диппендеоре, которого однажды замкнуло, и повторял все его действия. Глухо урча, он делал шаг, споткнулся, ступил в сторону, в другую, замер, снова сделал шаг вперед, а потом, стоя на месте, задергался всем корпусом, словно силясь повернуть налево, но при этом застряв, как в болоте. Это внесло сумятицу в ряды конвоиров, ехавших кто впереди, кто по бокам, а кто и позади пленников.

— Что это с дураком, Вартат? — где-то за спиной у Сетена вымолвила бабенка, обращаясь по имени к попутчику — а к кому же еще?

Вартат, значит. Запомним, пригодится.

— Ну-ка стоять всем! — крикнул длиннобородый.

Ребята оживленно зашевелились: попутчики-менталы снова их освободили. Обернулся и Тиамарто, удивленно встречаясь взглядом с Сетеном. А тот счел нужным ухнуть в сугроб и заколыхать там скрюченными руками, как будто после удара током.

— Пристрели придурка, — посоветовала бабенка, — что нам с ним возиться?

— В хозяйстве сгодится. Эй, ты, чего это с твоим братцем? Припадочный, что ли?

Тиамарто быстро сообразил, чт о успел сказать ему взглядом Тессетен перед тем, как свалился.

— Вы и его под «подчинением» держите? — недовольно процедил через губу кулаптр. — Ну так и у вас мозгов не больше, чем у него. Он и без того подчинится. А под гипнозом вашим его клинит, дурака учить — только портить. Он смирный, предсказуемый, а что вы там из него сделаете, если будете в черепушку к нему лезть, я предсказать не возьмусь.

— Так ты и вели ему нас слушать. Давай, давай! — велел Вартат. — Да поживей!

Тиамарто наклонился над Сетеном. Тот прекратил свои «конвульсии» и попытался в темноте распознать взгляд кулаптра. Но Тиамарто быстро и очень тихо заговорил:

— Фирэ жив, я только что его видел. Я не помню ничего, когда в трансе, и все наверняка так же. Полный провал в сознании, имейте это в виду! Мы просто как брюква на грядке.

Тессетен помычал в ответ.

— Все хорошо, братушка, все свои! — погромче заговорил кулаптр, поглаживая его по плечам. — Делай, как тебе говорят, не перечь!

Экономист замычал еще громче и живо закивал.

— Ну вот и хорошо, вот и договорились. Я поговорил с ним, он будет вас слушать. Только без этих ваших штучек, не то я не ручаюсь.

Бабенка что-то прошипела и отвернулась.

« А ведь в бабе этой подлость великая, ты примечай за нею , — шепнул голос. — Ничего, еще поквитаемся! »

Мир обрушился на Фирэ, как всегда — стоило хозяевам, загнав рабов по грязным берлогам, снять с них транс. Тело стонало, тело молило о покое, а кишки заворачивались от голода в огненные петли. Какая-то похлебка по обыкновению уже ждала измученных тяжкой работой невольников, и все набросились на нее, словно волки. Что за работа, никто толком не знал. Ходили слухи, что хозяева водили их в лес — рубить деревья для нужд поселка выживших в горах ори. Загрубевшие мозоли на ладонях вполне могли быть следами от рукоятки топора. Но даже говорить им толком не давали, да и не до разговоров было после еды: лишь бы отоспаться, поднимали их ни свет ни заря и тотчас, полностью подчинив сознание пленников своей воле, куда-то уводили.

— Тиамарто, — позвал он кулаптра. — Тиамарто здесь, парни?

— Нет еще, — ответили ему. — Исчез куда-то…

Тут ворота со скрипом приотворились, и в эту щель втолкнули мужчину со связанными за спиной руками.

— Развяжите его, — приказали снаружи.

В полутьме разглядели фигуру Тиамарто. Ох и тощей была эта фигура! Да не лучше, чем у остальных, исхудалых и ослабевших гвардейцев некогда слаженного воинского отряда под командованием приемного отца…

Еле двигаясь, сидящие неподалеку от ворот пленники освободили руки вожака-самозванца.

— Ну и что там? — без особенного интереса спросил кто-то.

Растирая запястья, кулаптр подсел к общему котлу.

— Вартат к себе звал. Я так понял, ему староста по шее за что-то надавал — злой был, как взбесившийся хорек… — шепотом заговорил он, между делом хлебая остывающее варево. — Я иду и вспомнить не могу, что за день сегодня, сколько мы тут и как меня зовут…

— Рехнемся мы тут… — со вздохом проворчал Паорэс. — Я тоже ни хрена не помню, мозги, как в тумане.

— Да тише ты! Пусть Тиамарто говорит! — зашикали на него.

— Короче, стал он выспрашивать, кем при мне был твой отец, — Тиамарто коротко взглянул в сторону Фирэ, и у того зашлось сердце: неужели что-то выяснится наконец о судьбе Учителя?! Сколько лун они уже не виделись? — Я и говорю — братом, мол, кем еще? А тот исподволь домогается: так ли он силен, что ему доверить охрану можно? Я спрашиваю: охрану чего, смотря по тому… Человека, отвечает. Я и сообразил, что там все как надо повернулось. Да и объясняю, дескать, если обижать его понапрасну не будешь, он верно служить станет. Меня, говорю, много раз от смерти закрывал. А сам вижу, что в правильном направлении иду, догадался, значит. Ну, спросил он еще, какими словами управлять дураком. Меня чуть на смех не разобрало, но терплю. Говорю, он любит, когда ему баба за ушком чешет. Тот на меня глаза выкатил: «Че-е-его?» Я ему: «Да верный способ!» Поверил.

В сарае зашуршало, замычало — гвардейцы прыскали, давились смехом, лишь бы не захохотать в голос. И снаружи их не услышали.

— Я ему наплел, что нога у братушки ранена была как раз после того, как он меня собой закрыл в бою, что беречь ногу надо. Не знаю уж, чем там отличился наш атме, но Вартат прямо при мне рукой махнул своим малахольным, и те ушли выполнять…

— Ты жену его видел? — спросил Паорэс, вытягиваясь во весь рост на своей подстилке и вертя в пальцах какую-то штуковину, поблескивавшую на шее — как только не сняли ее, вот вопрос.

— Сегодня нет, слышал только. Она за стенкой на какую-то девицу шипела, била, кажется.

— Да уж ясное дело: когда баба страшна, что смертный час, ей молодые и милолицые поперек горла всегда, — усмехнулся старший офицер, теперь едва узнаваемый в этой клочковатой, топорщащейся во все стороны бороде. — Я, как ее вижу, атме Ормону вспоминаю…

— А причем тут атме Ормона?! — изумленно воззрились на него со всех сторон: преданные бывшей чете, гвардейцы не пощадили бы никого, кто посмел бы усомниться в красе покойной атме.

Тот кхекнул и почесал заросшее горло:

— А наслаждаюсь, фантазируя, как бы наша атме глаза этой стерве выцарапала бы. Ведь подлюка всю спину мне своей плеткой раскровенила! Как ни пройду мимо, нарочно «подчинение» уберет — и со всей дури да с оттяжкой поперек хребта… Чтобы заметил, значит…

— Да это она ко всем так, не задавайся! Всех одинаково любит. У меня уж на спине узоры, наверное, почище, чем кхаркхи у себя вырисовывали!