Карл Левитин - Жизнь невозможно повернуть назад

Сколько раз, наверное, проникал он в Зону Запрета вокруг пугающе желтого куба, внимательно исследовал каждый миллиметр поверхности, доступный его взгляду, неотступно думал о том, как проникнуть в заколдованный замок, найти иголку - смерть Кащея Бессмертного - и сломать ее, чтобы дать людям... да, как ни дико это звучит, чтобы дать им обычную человеческую смерть, избавительницу от монотонного капканского бессмертия.

ПУТЬ ВНУТРЕННИЙ

АННА

В сущности, именно так и обстояло дело, если отвлечься, конечно, от того, что четырнадцатилетние мальчишки не решают философские вопросы смерти и бессмертия, а просто борются за счастье и справедливость - в их понимании этих слов. Оранжерейная обстановка Капкана не могла сломить генетическую программу, а домашнее воспитание эту программу закрепило.

Что он видел вокруг себя за эти годы, с самого момента рождения? Их жилище, напоминающее скорее кабину корабля с полным жизнеобеспечением. Отца в те редкие часы, когда он не пропадал на "Чивере". Двадцать пять капканцев, составлявших все население планеты - притом трое всегда находились в трансформатории. Возможность общения с ними была весьма ограничена. Морев-6, завершивший на их глазах цикл старения, вернулся немощным стариком с прозрачными выцветшими глазами и разумом младенца. К восьмидесятилетнему возрасту он имел, естественно, умственное развитие десятилетнего ребенка, но был лишен его подвижности и живости. Тит, которому тоже стукнуло к тому времени десять лет, мог лишь вести с ним долгие беседы, да и то тематика их ограничивалась впитанными Моревым сведениями, которыми информаторий - весьма примитивный и, разумеется, не связанный ни с каким иным хранилищем информации во всей вселенной - питал его скупыми дозами в соответствии с программой. Наоборот, девочка, энергичная и подвижная, как и положено ровеснице Тита, в умственном отношении мало подходила ему в подружки, ибо за восемьдесят капканских лет информаторий напичкал её мозг огромным количеством практически бесполезных сведений.

Энн как-то попробовала обсудить с Рольсеном возможность вмешаться в программу информатория, хотя бы убыстрить начальное развитие Возвращающихся. Но тот просто и честно сказал ей, что его, Рольсена, никогда особо не интересовала интеллектроника, он - пилот и готов лететь куда угодно и на чем угодно, а не заниматься электронными мозгами. Сама же Энн в присутствии Рольсена не чувствовала в себе достаточно смелости, чтобы попытаться применить свои знания многомерного программирования, хотя втайне от него по крохам восстанавливала в памяти все, чему её учили на Земле.

Она долго готовилась к тому, чтобы найти подход с другой стороны. Для этого ей понадобилось немало времени. День за днем перебирала она в памяти земные разговоры, споры, даже просто случайно брошенные фразы. Это была сложная исследовательская работа, которую она вела по всем правилам, усвоенным в космошколе, - тщательный сбор данных, построение предгипотезы, её проверка, определение на основании полученной модели наиболее перспективных путей поиска новых данных - и так далее. Своеобразие её работы состояло лишь в том, что весь поиск шел в её собственной памяти и потому Энн не нуждалась ни в аппаратуре, ни в сотрудниках. Она скрупулезно фиксировала даже мельчайшие обломки воспоминаний - и потому, что это было единственным её занятием, не считая воспитания Тита, и потому, что любая мелочь могла пригодиться в их бытии.

Так перед ней возник несколько иной Рольсен, чем тот, каким она привыкла его видеть. Из массы недомолвок, а порой и прямых его высказываний ей стало ясно, что и к своей профессии пилота он тоже не относился как к делу жизни, ради которого стоит бросить все остальное. Ей, например, несколько раз случалось присутствовать во время встреч космопилотов с космолингвистами Рольсен обычно блистал на них, поражая своими профессиональными знаниями в этой далекой от вождения корабля области. Энн вспоминала, что он вел себя так, будто релятивистская лингвистика для него столь же важна, как, скажем, астронавигация, и еще трудно сказать, что для него дело, а что - всего лишь хобби. В другой раз ту же практически позицию он занял, когда в турпоходе на астероидное кольцо возник спор об аудиовизуальных средствах передачи информации. Рольсен и тут показал себя большим специалистом, которому предстоящие по окончании космошколы обязанности пилота будут, возможно, мешать плодотворно мыслить над новыми идеями в области формы, цвета, объема, наглядности, информативности и прочих далеких от прокладывания космических трасс понятий. И, наконец, главное, что удалось восстановить в своей памяти Энн, это столь же эрудированные его выступления по поводу именно многомерного программирования! Ей самой казалось тогда, что Рольсен - один из забредших в их общежитие студентов-программистов, а вовсе не пилот-стажер космошколы ЭРЭ. И снова - он говорил с такой уверенностью и страстью, что ребята из математического легиона, уходя, горевали, что ему приходится тратить столько времени и сил на чуждые предметы.

Энн очень осторожно напомнила Рольсену об этом случае, еще и еще раз призывая его что-то сделать для изменения их затянувшейся растительной жизни, если он сам не хочет стать настоящим капканцем - человеком-растением. И если еще помнит, что он тут не на экскурсии, а на службе. К несчастью, разговор шел при Тите, тогда уже достаточно взрослом, чтобы понимать его смысл. Наверное, слова отца запали ему в душу и ранили ее. Да, говорил Рольсен, он помнит, что он офицер ЭРЭ, командорская булавка с этим драгоценным камешком все еще где-то у него валяется. Но теперь они - просто люди. Просто земляне. Об этом говорил Главный, именно об этом. И нет для них теперь никаких инструкций и наставлений, и никто и ничто не велит им что-то непременно изменять и переделывать на Капкане. А кроме того, он, Рольсен, не считает себя узким специалистом в какой-то одной области. Круг его интересов значительно шире, но именно поэтому ни в одной из конкретных областей знания он не обязан разбираться в подробностях - достаточно и того, что он свободно ориентируется в общих вопросах.

Силы гравитационные, стала возражать ему Энн, но ведь в бесконечных препирательствах с Грусткиным именно Игорь убеждал его, что нельзя быть только пилотом, который летает просто чтобы летать, а он, Рольсен, отстаивал свое право заниматься лишь тем, что входит в его прямые обязанности.

Да плевать я хотел на Грусткина, распалялся Рольсен, не стесняясь присутствием замершего в изумлении сына, только мне теперь и не хватает его заумных рацей. Он все время талдычил о каком-то сверхподходе, о понимании общей картины, в которую все, что ни есть - и навигация, и лингвистика, и интеллектроника да и вся вообще людская деятельность входят как малые частности. А такой сверхвзгляд - это просто верхоглядство. Можно постигать отдельные науки лишь по горизонтали - одну за другой, ну, скажем, в их взаимосвязи друг с другом. А наднаук в природе не существует, что бы там Грусткин ни сочинял.