Роберт Шекли - Журнал «Если» 1992 № 04

Компьютер из неподвижного ящика или ящичка с экраном стремительно эволюционизирует в подвижный, самопрограммирующийся аппарат, который будет обладать зрением, слухом, речью, а может быть, осязанием и обонянием. Растет число сложнейших роботов не только в горнодобывающей и машиностроительной промышленности, но и на фермах. Роботы‑игрушки, роботы‑пылесосы и роботы‑слуги становятся все привычней, все смышленнее — и, что особенно важно, все дешевле. Электронные полицейские и солдаты вот‑вот сойдут в жизнь с киноэкранов. Парализованные люди, немые и беспомощные, которые во время опытов оказывались в новейшем самодвижущемся спецкресле с электронными манипуляторами, электронным синтезатором голоса и прочими воистину фантастическими системами, позже признавались, что как бы срастались с машиной. Не придем ли мы от вынужденного пребывания в «теле» робота — к сознательному выбору сверхчеловеческих способностей? Предполагается, что не за горами создание биочипов не больше крупных молекул органических веществ. Это позволит хирургическим путем соединять мозг и нервные ткани человека с компьютером. Уже сейчас в медицинском центре Стэнфордского университета разработан нейрочип. Это нечто вроде электронного переходника между нервной системой и компьютером. При такой стыковке приказы манипуляторам будут осуществляться мыслью. С помощью нейрочипов можно регенирировать поврежденные нервы и вообще увеличивать физические способности человека в немыслимых прежде масштабах.

Артур Кларк предрек, что созданные людьми аппараты рано или поздно заменят их на Земле — как некогда млекопитающие вытеснили с планеты динозавров. Увы, не исключено. Однако динозавры и не пытались сотрудничать с более сильными конкурентами. Почему бы нам не смирить гордыню и не попробовать договориться с грозным соперником?

Это была шутка, только и всего. Ничего больше, я готов поклясться. Черт возьми, мы здорово это придумали, Томми и я. Томми был радиотехником, и, кстати, весьма приличным, а я знал все его изобретения, вплоть до последнего диода замаскированного радио. Нужно еще добавить, что Томми был чудак: знаете, из тех недотеп, что приходят на работу в разных ботинках — один коричневый, другой черный. Или в столовой бросают чек в кофе, а официантке подают пончик. Однако дело свое он знал, аппаратура у него была, и моя идея его вдохновила. Это понятно: кого угодно могла соблазнить мысль испугать такую бесстрашную гордячку как Мириам Йенсен.

Железные нервы — отнюдь не единственное, что ее выделяло. Она была… как бы точнее сказать… гибкой. Гибкость проявлялась в том, как она выглядела, говорила, двигалась. Высокая брюнетка с лебединой шеей, тонкие черты лица — ну и главное, конечно, рост. Увидишь ее — и в нокауте. Голова у нее работала дай Бог. Однако ничто не могло заставить ее сердце биться учащенно — разве что физические упражнения. Когда я сделал ей предложение, она и бровью не повела, лишь рассмеялась в ответ. Представляете? Даже не потрудилась сообщить, что будет мне сестрой. Не сказала мягко, что мы не подходим друг другу. Даже «нет» не произнесла. Знаете, что она сообщила?

— Ты прелесть, Билл. Тебе об этом не говорили?

И хихикнула.

Я стоял, открыв рот, и не мог вымолвить ни слова — только наблюдал, как она удаляется. Вот тогда я и дал себе страшную клятву: «Я собью с тебя спесь! Меня ничто не остановит!»

Притащившись домой — я снимал крохотную квартирку, — я увидел у дверей Томми, позвал его к себе, поставил выпивку и почти час рыдал в жилетку. А он сидел, ероша свои не очень чистые волосы, и изучал дно стакана.

— Ч‑ч‑что ты собираешься делать? — спросил он.

— Сбить спесь. Но если бы я знал, как это сделать!.. Видимо, нужно, чтобы она оказалась в опасности и перепугалась до смерти. А я бы ее спас.

Или показал, что сам ничего такого не боюсь. А лучше всего — и то, и другое. У тебя есть идеи?

— А ч‑ч‑ч‑чего она боится?

— Насколько мне известно — ничего. — Пару минут я шагал из угла в угол, пытаясь найти ответ. — Она может нырнуть в бассейн с вышки, объездить лошадь, промчаться в гоночной машине. Все это возбудит ее не больше, чем быстрый танец.

— Б‑б‑бьюсь об заклад, она суеверна.

— В каком смысле? Боится духов? Х‑м. Может быть, но…

— Все оч‑ч‑чень просто. — Томми поставил пустой стакан прямо на пол. — Она увидит парочку привидений. И ты ее спасешь.

— Прекрасно. Нарисуем на полу магические квадраты и поставим горшок с дьявольским зельем?

— Н‑н‑нет. Берем мотки провода, мою систему радиовещания, несколько цветных фонарей и пр‑р‑р‑рочих штук. Населяем дом привидениями. Т‑т‑ты привозишь туда свою недотрогу. Дальше — положись на меня.

Уходя, Томми направился в ванную. Вытащив его оттуда, я поставил приятеля лицом к двери.

Никогда еще не видел более рассеянного парня.

За неделю Томми выбрал дом, оборудовал его и повез меня на место будущего действа. Я увидел небольшой особняк, лет ему было сто, а может, и больше. Живая изгородь перед его фасадом превратилась в непроходимые заросли; стены, когда‑то зеленые, стали грязно‑серыми. За полусгнившими ставнями тускло мерцали венецианские окна. Не знаю, как Томми завладел особняком, но оборудовал его на славу.

— Учти, — сказал он, — у дома есть ис‑с‑с‑тория. Здесь было четыре убийства и три самоубийства. Последнего владельца уморили голодом в подвале.

С этими словами он пошел в обход дома, через бурьян.

— А зачем нам черный ход? — спросил я.

— П‑п‑пускай пыль в холле выглядит так, будто туда лет двадцать никто не заглядывал, — сказал он, открывая окно в подвал. — Д‑д‑давай лезь сюда.

Я влез в подвал, Томми за мной. Пробираясь между грудами всякого хлама, он подошел к перегородке, открыл дверь, и мы оказались в комнатке, где был установлен настоящий пульт управления.

— В‑в‑в‑видишь? — сказал Томми, показывая пульт. — В каждую дверь вставлен фотоэлемент. Когда кто‑то входит в комнату, я тут же это вижу по номеру лампочки. Здесь — микрофон и проигрыватель: стоны, крики, вопли. Они несутся по трубам, их слышно во всем доме. К‑к‑к‑концерт получается — блеск!