Роберт Шекли - Журнал «Если» 1992 № 04

— Ага! — победно вскричал доктор. — А эта вытягивала из тебя информацию, задавая самые идиотские вопросы, как ребенок, который только что научился говорить? А когда ты отказывался отвечать, вытягивала пальцы вот так — вот так, да? — сказал он и направил оба указательных пальца на переносицу профессора. Его друг вскрикнул и закрыл глаза.

Оба они дрожали. Доктор застыл над столом, напрягая жилистые руки, словно колдун, который окаменел среди своих чудовищ. Профессор был белым, как мел. Эмил глубоко вздохнул, будто проснулся, опустил руки и плеснул себе из полупустой бутылки.

Еле слышно профессор выдохнул:

— Откуда ты… это… знаешь?

— И еще кое‑что. Она тебя изолировала, не так ли? Ты не смел выходить из дома, а если пытался — опять пальцы и резкая боль в голове…

Профессор астматически открыл рот, не в силах произнести ни слова.

— А тебе не приходило в голову, как она попала в сад? Неужели ты ее об этом не спросил?

— Ну, это‑то она мне объяснила. Она звонила, но никто не отвечал, поэтому обогнула дом и вошла через садовую калитку… Эмил, эти четырнадцать дней — самые худшие в моей жизни, поверь мне. — И тут он уставился на доктора тревожным взглядом. — Но, черт возьми, откуда ты все это знаешь?

Доктор встал.

— Возьми фонарик, и пойдем. Кое‑что посмотрим.

Профессор показал на дверь в библиотеку:

— А она?

— Позже.

Они вышли в темноту летнего вечера. Проследовали по дорожке между кустами смородины к калитке, которая соединяла оба сада.

— Туда, к компосту.

Профессор продирался сквозь крапиву и густые кусты, проклиная беспечность Эмила, — старики обычно ухаживали за садиками, а Эмил только тогда, когда появлялось настроение. Во всем, что не касалось медицины, он был отъявленным лодырем.

— Зажги фонарь, — попросил Эмил.

В желтоватом свете лампочки компост был похож на разоренный муравейник. Он блестел влажными листьями, над ним витали запахи тления, призраки осени и смерти.

Доктор взял лопату, которая лежала рядом, и осторожно раскопал верхушку кучи. Тому, что появилось на свет, невозможно было подобрать привычные определения. Оно было не круглым и не квадратным, не угловатым и не овальным, не большим и не маленьким. Оно меняло свой облик каждое мгновение, каждую секунду. Только цвет, фосфорисцирующий и чуть‑чуть сине‑зеленый, оставался постоянным и словно волновался, как живой студень. Цвет рождал тени, и, лишь приглядевшись, можно было уловить в их череде силуэты фигур, словно какие‑то сюрреалистические сущности или ожившие картины Пикассо.

Внезапно свет исчез. Над компостом снова витал лишь запах тления, запах осени посреди лета, запах смерти.

Они зашагали по петляющей тропинке к коттеджу профессора; доктор размахивал руками и говорил.

— Брока Оно убило, как только он начал его нюхать — глупый любопытный пес… А потом пришел Густав…

— Густав? — спросил профессор, как в тумане.

Доктор кивнул.

— Мой племянник Густав.

Когда они вошли в комнату и уселись в кресла, профессор заметил, что Эмил на самом деле ничуть не моложе его самого — эти морщины и усталый взгляд…

— Эмиль, но ведь Густав…

Густав, молодой, подающий надежды студент медицины, во время прошлогодних каникул утонул в реке рядом с плотиной. Эмил очень тяжело это переживал. Галлюцинация?

Доктор задумчиво поднял рюмку и выпил. Держится хорошо, как в молодости: профессор упрямо цеплялся за воспоминания, чтобы не сойти с ума.

— Неделю назад пришел Густав, — продолжал Эмил, как будто бы ничего не слышал, — и начал задавать мне вопросы. Его интересовала анатомия человеческого тела, физиологические функции, биология, химия и многое из того, что я давно забыл, а, собственно, никогда как следует не знал. Сам подумай, отставной деревенский лекарь…

— Но Эмил, ведь Густав уже давно…

— Дай мне договорить. Когда я отказывался отвечать, когда я пытался выйти из дому, он делал вот так, — доктор показал скрещенные указательные пальцы. — И в эти минуты в голове у меня сверкала молния, и я готов был сделать все, что угодно. — Он уже не замечал профессора. — В привидения я не верю, тем более, что Густав был чертовски материален, поверь мне. Целую неделю он держал меня в заключении. Впрочем, заботился он обо мне превосходно. В свою очередь, я внимательно наблюдал за ним, но никакого выхода для себя не видел. На ночь он запирал дверь моей спальни, наверное, почувствовал, что я собираюсь на него напасть. Я попытался быть предельно лояльным, и он ослабил меры предосторожности. Вчера он меня не запер. — Едва заметная усмешка скривила усатое лицо. — Я подкрался к его постели с кочергой — и только тут заметил, что он не дышит! Он лежал без движения, как чурбан, я мог делать с ним все, что захочу… А потом меня как громом поразило! Это существо начало говорить…

Профессор затаил дыхание.

— Звуки были высокие и приглушенные, как будто жестью трут о жесть, металлические и непонятные; моментами — шум и шуршание, как во время настройки радиоприемника.

— Он шевелил губами? — спросил профессор с нескрываемым интересом.

— Нет. Звуки исходили изнутри., Я осторожно расстегнул его рубашку и в районе живота обнаружил вот это… — Доктор залез в карман и вытащил круглый блестящий предмет. Профессор ахнул. В руке доктора блестела металлическая круглая пуговица, точно такая же, какую он оторвал от воротничка Андулки час назад. Круглая металлическая пуговица.

— Остальное ты можешь представить… Он дернулся и затих.

Доктор встал и неуверенной походкой направился к дверям библиотеки.

— Я хотел уберечь тебя от этого зрелища, понимаешь? — бросил он через плечо.

Профессор застонал, но Эмил уже открыл двери. Молча кивнул ему головой и зажег свет.

В библиотеке, на диване, куда час назад они положили девушку, лежало несколько горстей серебристой пыли во вмятинах, оставленных очертаниями тела…

Друзья сидели молча, каждый думал о своем.

Профессор сказал:

— Об этом надо сообщить.

Доктор посмотрел на него с некоторым любопытством.

— И что тебе ответят? Склероз, галлюцинации, бред… нет уж, большое спасибо, — он махнул рукой. — Знаешь, Ен, я иногда думаю, что наша рациональная эпоха как будто бы создана для призраков и вампиров. Никто в них не верит, а кто верит, тот созрел для психиатрической лечебницы. У призраков есть свободное пространство для «рейдов», потому что мы сами изолируем тех, кто о них знает, — он покачал головой. — Нет, об этом никому не расскажешь.

Профессор сжал кулаки.

— Тогда хотя бы уничтожим эту штуку в саду, — почти закричал он.

— Вспомни о Броке, — меланхолично заметил Эмил.