Джефф Райман - Детский сад

Консенсус желает создать некий искусственный астрономический артефакт.

Предположительно, это будет голограмма размером в четыре световых года.

Она будет иметь форму человеческого лица. Точнее, не одного лица, а четырех. Они сейчас представали перед внутренним взором Милены.

Вся четверка: Чао Ли Сунь, Маркс, Ленин и Мао. И все четверо безмолвно артикулируют в тишине фразы:

Синхронные движения ртов будут методично называть числа, слагая некий повторяющийся из раза в раз математический код, который неизбежно натолкнет тот дальний разум на мысль: «Ага, это неспроста. Здесь явно какой-то сигнал. Надо присмотреться».

В истории были прецеденты подобной мегаломании. Тысячелетний рейх, вожди которого считали, что о нации надо судить по размерам ее зданий — а судили потом по масштабам руин, которые они после себя оставили. Безумный монументализм. Озимандия, царь царей [27] «Озимандия, царь царей» — надпись на найденном в Египте обломке гигантской статуи. Образ часто использонался в литературе, например Перси Биши Шелли, Робертом Силвербергом и др. .

— Да, попахивает гигантоманией, — согласился у нее в голове Ангел Боб, — возможно, немного напыщенно. Прототип — гора Рашмор [28] Мемориал горы Рашмор, штат Южная Дакота, — монумент с высеченными в скале изображениями четырех президентов. . Если у тебя есть на этот счет какие-то свои мысли, девочка, они будут чертовски рады. Просто чертовски.

«Да неужели? Так же чертовски рады, как “Комедии”? Оказывается, она для них просто способ опробовать гравитационные линзы с Преобразователем, а также все эти приемы со светом и звуком. Уж лучше б они наняли Троун».

— Что ты, что ты, солнышко! Не надо так расстраиваться и ругаться, — чутко заворковал Боб. — Троун нельзя доверять. У нее дикие манеры, разные выкрутасы и выходки, она всегда все делает наперекор. Нам нужен был кто-нибудь такой, чтобы все делал, как попросят. Вроде тебя. Вот мы и дожидались, пока она тебя обучит, чтобы ты потом сама за все взялась, поднабравшись у нее опыта.

Милена лишь тихо подумала: «Господи. О небо, о звезды! А ведь Троун была права!»

« Тебя небось за этим сюда и заслали? Подглядеть, что я тут делаю, и затем применить с пользой для Консенсуса?»

«Да, Троун. Но от меня это скрывали. Я позволяла им себя использовать, Троун. Позволила использовать себя для того, чтобы они уничтожили тебя моими руками».

Милену охватила ярость.

— Но зачем вы оставили меня такой, какая я есть? — гневно спросила она. — Моя независимость вам не нужна; почему же вы не уничтожили меня так же, как вы уничтожаете, уродуете всех остальных? Почему было не считать, не стереть меня, не превратить в куклу, которая ни о чем не догадывается? Не приспособить, в конце концов, Троун? Зачем было вовлекать во все это именно меня?

— Потому, — вздохнул Боб разом и в линиях гравитации, и в ее сознании, — что мы обнаружили: вирус разрушает талант. Взять ту же Ролфу. — «Та-ак, интересно!» — Ее пример нас полностью убедил. Вот мы ее взяли, считали. Ролфу, этот талантище! И все, мы ее тем самым погубили. А вот ты ее любишь, и это тебя, милая, подстегивает и не дает тебе закиснуть, и вообще ты такое из-за этого выдаешь, что только диву даешься. Кто б только мог подумать! И что, нам теперь еще и это погубить? Черта с два!

— Так моя любовь к Ролфе нужна вам потому, что у меня из-за этого работа лучше получается?

— Ну, не только поэтому.

Боб явил ей дождь из цветов, из двадцати двух миллиардов роз.

— Консенсусу нужен тот, кто мыслит в подобных масштабах. Кому вообще такое приходит в голову. И он тоже хочет путешествовать. А ты ему понадобишься, нести его образ.

— Куда?

— К звездам, — отвечал Боб. — Консенсус хочет, чтобы потом ты стала Ангелом. Он хочет, Милена, чтобы ты несла его образ туда, сквозь галактики, пока у него не произойдет встречи с тем, другим. Помнишь свою давнюю эпопею с вирусами, солнышко? У тебя их не было, они к тебе даже не прививались, но ты работала над собой, чтобы не отставать от тех, кому были привиты вирусы. И потому — пусть силой, пусть упорством, но все же пробилась сквозь годы в Детском саду. Ты сама заставляла себя наверстывать то, что другим вводилось в готовом виде через вирусы. Сама выработала неимоверную емкость памяти и научилась удерживать в ней образы такой мощности, что другим и не снилось.

«Вся история моей жизни. Вся правда обо мне, вся сущность. Теперь на нее хочет наложить руку Консенсус».

— Боб. У меня ничего нет. Ты оставил меня ни с чем. Зачем ты мне это рассказал?

— Затем, что тот, у кого ничего нет, должен хоть что-то получить. Прежде всего эту информацию. Ну, и кое-что еще в придачу. Например, Майка Стоуна в качестве мужа, — хмыкнул Ангел Боб.

ВОТ ТАК МИЛЕНА И ОТПРАВИЛАСЬ вверх, а потом вниз, а потом вышла замуж за Майка Стоуна.

Прыг-скок.

МИЛЕНА ВСПОМИНАЛА ТРИБУНУ в саду на Набережной. Рядом сидел ее муж. По другую сторону находилась какая-то столь важная персона, что Милена предусмотрительно забыла ее имя. Стоял июль. Лето было щедрым на продувные ветра, но теплым, наконец-то теплым.

Со своего складного стула она ступила в пространство куба, который должен был увеличить ее и усилить ее голос, превратив Милену в артефакт. Позади нее хлопали на ветру знамена — длинные, с круглыми портретами социалистических героев. Впереди на столбах тоже реяли знамена — алые, из шелка и бархата. Шевеля листвой, словно двигались деревья и скользили тени облаков, как будто весь мир, ожив, вдруг пришел в движение.

Снизу на нее смотрели лица зрителей. Многих из них Милена знала. Некоторых сейчас буквально распирала гордость за нее, а также за себя — ведь они с ней знакомы! На других читалась унылая раздраженность от обязаловки, которая отвлекает их от исполнения важных служебных дел, ну да ладно: обстоятельства вынуждают. Были и такие, у которых за внешним скепсисом угадывалось брюзгливое любопытство: дескать, ну и что эта мышка может такого сказать?

«Что ж, я скажу», — подумала Милена, глядя в небо.

Всюду вокруг стояла тишина. Она буквально ощущала ее кожей. Незаметно для людей тишина и свет менялись между собой местами. Милена посмотрела на землю, спрятанную под наростами зданий и тротуарным настилом. Помимо собственно отведенных им функций, здания и тротуары, казалось, служили воплощением неких идей и идеологий. В этой тишине Милена стояла и улыбалась.

Так она стояла достаточно долго, глядя на алые полотнища знамен, думая о том, зачем их столько, к чему они здесь вообще и что они на самом деле для нее значат. Аудитория начала ерзать. Тем не менее от улыбки Милены, спокойной и уверенной в том, что еще рано что-то говорить, спрашивать, отвечать, публика понемногу стала оттаивать и улыбаться в ответ. Послышались даже отдельные смешки.