Джефф Райман - Детский сад

— Тут неподалеку есть рынок, он уже открыт. Он для лоточников, так что открывается еще затемно. Можно наведаться туда.

Вместе они осторожно, мелкими шажками спустились по неосвещенной лестнице Раковины, держась друг за дружку и боязливо косясь на длинную тень, тощую и кособокую, как пугало, и с замирающим сердцем заскользили по безлюдным улицам. Пристроились за мясницкой телегой, которую тянула большущая, цокающая копытами белая лошадь с красивой шелковистой гривой. И когда наконец добрались до газовых фонарей с сияющими хлопковыми фитилями, взгляду открылись целые горы вещей, которые так и подмывало купить. Тут были и воробьи в клетках, специально раскрашенные в яркие цвета. И копченые целиком цыплята, и старая мебель, и майки с картинками, и музыкальные инструменты, и кучи фруктов и овощей — просто глаза разбегались.

— Пуху это надо, — заканючила Ролфа. — Пух непременно должен это все купить.

Она купила ананас. Все это время на них цепко поглядывал хозяин прилавка.

— Смешные медвежата транжирят все деньжата, — приговаривала Ролфа нараспев, сортируя монеты. У Милены же от ощущения неотвязной опасности невольно сжались губы. «Все, он нас запомнил», — подумала она. С рынка ушли, когда небо уже подернулось призрачной предрассветной серостью, а звонкое цоканье лошадиных копыт возвестило, что город постепенно просыпается. Метельщики в одинаковых синих фартуках, попадаясь навстречу, учтиво кивали.

Так у них возник новый уклад. Ролфа отправлялась на рынок еще затемно — это было ее время выхода. Милена поднималась вместе с ней и при свете одинокой свечки на полу помогала ей побриться в душе. Затем она возвращалась в постель и нежилась в уютном тепле — это было ее время. Когда небо светлело, она вставала окончательно, прибиралась и занималась плиткой, вычищая весь тот бардак, что успевала устроить Ролфа за время своей предутренней жарки.

— Я-то думала, ты купишь свежий бачок денатурата, — сказала она как-то по возвращении Ролфы. — А то этот ты израсходовала полностью.

— Выходит, горелка у нас не будет работать? — обеспокоилась Ролфа. — А я-то нынче на завтрак нам кое-что особенное прикупила.

— Что именно? — спросила Милена без особого интереса. — Тюленя?

— Нет, пингвина! — И Ролфа торжественно протянула тушку птицы, все еще в перьях и с кожистыми лапами. Хорошо, что он хоть не трепыхался.

— Ну что ж, надеюсь, у тебя получится съесть его сырым.

— Сырым не сырым, а в салат, думаю, вполне пойдет, — заметила Ролфа с непререкаемым видом.

Помимо этого, она купила также персиков и каких-то водорослей, так что в то утро у них (а если точнее, у Ролфы) на завтрак был персико-пингвино-водорослевый салат. Милена ограничилась персиком и смотрела, как Ролфа с аппетитом перегрызает пингвиньи сухожилия толщиной с мизинец. В умывальнике полно было пуха и перьев.

— Пух! — торжественно сказала Милена, словно производя Ролфу в рыцари.

ПОСЛЕ ЗАВТРАКА МИЛЕНА обычно уходила, оставляя Ролфу за чтением. У лестницы перед Раковиной ее уже дожидались все участники труппы. Вместе с ними — и под защитной завесой их мыслей — Милена уходила на репетицию в Зверинец.

За это время Милена многое узнала о своих товарищах. Ей открылось, что Бирон влюблен в Принцессу и хочет быть отцом, а так как Принцесса вынашивать ребенка не хочет, Бирон сам подумывает взяться за это дело. Король — симпатичный, добрый, слегка флегматичный малый — не испытывает особой страсти ни к кому, но именно он без усилий притягивает к себе девичьи сердца. Девушки все как одна питают к нему тепло и нежность, а заодно к его белокурой шевелюре и пышной бороде.

Все они были исключительно амбициозны, строили грандиозные планы, постоянно рассуждая и о ролях, что мечтают сыграть, и о полотнах, что мечтают написать. Милена, как всегда, держалась в труппе довольно скромно и незаметно — только теперь уже без прежнего скрытого негодования. Эта незаметность вполне ее устраивала. Как оказалось, ей нравилось быть частью коллектива. И когда ей все же случалось высказывать то или иное замечание, самой ей кажущееся едва ли не банальным, остальные актеры лишь диву давались: «Ну надо же, как Милена все тонко подмечает!», причем в возгласах чувствовалась не колкость, а именно восхищенное удивление.

— Да уж не как вы, бабочки-кузнечики, — сказала она как-то раз смешливо. И обе стороны спокойно это признали.

И вот как-то утром, когда шли по тротуару, Принцесса вдруг тревожно шепнула:

— Милена! Вон он, Нюхач!

Она почувствовала себя пловцом, который плывет себе и вдруг видит перед собой акулу.

Навстречу шел высокий мужчина в черном плаще — легкой походкой, руки в карманах. День выдался ветреный, и полы плаща морщинились складками. У Нюхача было худое, мечтательного вида лицо, с каким-то отстраненным взором и тусклой улыбкой. Над макушкой топорщились распушенные ветром светлые редеющие волосы.

Милена заставила себя отвести от него взгляд, но лицо прочно засело в памяти. Она его возненавидела: лукавое и кроткое одновременно, с сонливо безмятежным выражением, с которым ярко контрастировали льдистые огоньки в щелках припухлых глаз.

«Срочно о чем-нибудь подумать, переключиться!» — велела себе Милена.

«Это уж про меня, с вашего соизволения, — машинально всплыли ее шестнадцать реплик. — Я и есть Энтони Тупица». Еще, еще! «Думай о его плаще: сколько стоит, сколько рабочих часов на него ушло. Считай их, пересчитывай!» Вирусный калькулятор в мозгу почему-то вдруг отказал.

Вот так всю жизнь бьешься, пытаешься противодействовать вирусам, а они берут и сами собой тебя бросают. Хватишься, так ни одного в самый нужный момент не найдешь.

Ну же! Шекспир, Т.-С. Элиот, Джейн Остин.

«Доподлинно известно, — цитировала она по памяти, — что одинокому мужчине при нормальном достатке надлежит стремиться найти себе жену». — Ну хоть что-то!

Узковатый тротуар шел под уклон; встречи с Нюхачом не миновать.

— О! — с деланным изумлением вскрикнул вдруг Король. — Да мы ж совсем не туда идем, нам в другую сторону!

И вся труппа, разом повернув, дружно зашагала в противоположном направлении. Нюхач увязался следом. Слышно было, как постукивают сзади по тротуару его деревянные башмаки. Специально небось такие носит, чтобы люди слышали и боялись.

«Маркс!» — мелькнула спасительная мысль. Где этот Маркс? Меня же, наверное, только и делали, что пичкали этим самым Марксом. А заодно и Лениным, Мао, Чао Ли Сунем. Ну ладно, если не они, то хотя бы музыка. Брамс, Элгар, что угодно. Милена принялась тихонько напевать «Песнь о земле». И между делом вспомнила: «Это, кстати, не вирус. Это я сама разучила».

— Милена! — окликнул сзади Нюхач елейным тенорком. — Я к тебе обращаюсь, Милена. Ты меня слышишь?