Жюль Верн - Клодиус Бомбарнак (перевод Е. Брандиса, Н. Брандис)

— Это я!

Он сидит в ящике. Советую ему быть еще более осторожным и поменьше расхаживать по вагону. Румын очень обрадовался провизии, потому что у него почти ничего не осталось.

— Не знаю, как вас и благодарить, господин Бомбарнак.

— Раз не знаете, так избавьте себя от этой заботы, дорогой Кинко. Так будет проще.

— Сколько времени мы простоим в Коканде?

— Два часа.

— А когда будем на границе?

— Завтра, в час дня.

— А в Кашгаре?

— Еще через пятнадцать часов. В ночь с девятнадцатого на двадцатое.

— Вот где будет опасно, господин Бомбарнак.

— Да, Кинко, там будет опасно. Китайские таможенники не пропустят через границу, пока внимательно нас всех не осмотрят. Но такие строгости применяются только к пассажирам, а не к багажу. А так как этот вагон предназначен только для груза, идущего в Пекин, то, думаю, вам особенно нечего бояться. Итак, доброй ночи. Ради предосторожности, не буду здесь больше задерживаться…

— Доброй ночи, господин Бомбарнак! Доброй ночи!

Я вернулся на свое место и так крепко заснул, что не слышал сигнала к отправлению.

До рассвета поезд проехал только одну крупную станцию — Маргелан, где стоял очень недолго.

В Маргелане шестьдесят тысяч жителей, и фактически он является столицей Ферганской области, а не Коканд, где климат вреден для здоровья. Город, конечно, делится на две части — русскую и туземную. Однако в туземных кварталах нет ничего примечательного, не сохранилось никаких памятников старины, а потому читатели, надеюсь, не осудят за то, что я не прервал своего сна, чтобы окинуть Маргелан беглым взглядом.

Достигнув Шахимарданской долины, поезд снова выбрался на ровное степное пространство, что позволило ему развить нормальную скорость.

В три часа пополуночи — сорокапятиминутная остановка на станции Ош. Тут я вторично пренебрег своими репортерскими обязанностями и ничего не увидел. Оправдаться могу лишь тем, что и здесь смотреть особенно не на что.

За станцией Ош полотно железной дороги выходит к границе, отделяющей русский Туркестан от Памирского плоскогорья и обширной страны кара-киргизов.

Эту часть Центральной Азии непрерывно тревожат плутонические силы, колеблющие земные недра. Северный Туркестан не раз подвергался воздействию разрушительных толчков. Здесь еще хорошо помнят землетрясение 1887 года, и я сам мог видеть в Ташкенте и Самарканде неопровержимые доказательства вулканической деятельности. К счастью, подобные катаклизмы случаются не так уж часто. Но слабые толчки и колебания почвы наблюдаются регулярно на протяжении всей длины нефтеносной полосы — от Каспийского моря до Памирского плоскогорья.

Вообще же эта область — одна из интереснейших частей Центральной Азии, какие только может посетить турист. Хотя майору Нольтицу не приходилось бывать дальше станции Ош, он хорошо знает эти места по современным картам и описаниям новейших путешествий. Среди авторов записок следует назвать двух французов — Капю и Бонвало. Майору, как и мне, хочется увидеть окрестности Памирского плоскогорья, а потому мы с шести часов утра стоим на вагонной площадке, вооружившись биноклем и путеводителем.

Памир по-персидски называется Бам-и-Дуниа, что значит «Крыша мира». От него лучами расходятся могучие горные цепи Тянь-Шаня, Куэнь-Луня, Каракорума, Гималаев и Гиндукуша. Эта горная система шириною в четыреста километров, в течение стольких веков представлявшая непреодолимую преграду, покорена и завоевана русским упорством. Славянская и желтая расы пришли теперь в соприкосновение.

Да простят мне читатели некоторый переизбыток учености, которой, как легко догадаться, всецело обязан майору Нольтицу. Вот что я от него узнал.

Европейские путешественники немало потрудились над изучением Памирского плоскогорья. После Марко Поло мы встречаем здесь в более поздние времена и англичан — Форсайта, Дугласа, Бидьюфа, Йонгхесбенда и знаменитого Гордона, погибшего в области Верхнего Нила; и русских — Федченко, Скобелева, Пржевальского, Громбчевского, генерала Певцова, князя Голицына, братьев Грум-Гржимайло; и французов — д'Оверня, Бонвало, Капю, Папена, Брейтеля, Блана, Ридгвея, О'Коннора, Дютрей де Рена, Жозефа Мартена, Гренара, Эдуарда Блана; и шведа — доктора Свен-Гедина. Благодаря этим исследователям, Крыша мира приоткрылась, будто ее коснулась рука Хромого беса [76] Хромой бес — герой одноименного романа Луиса Велеса де Гевара. Летая над Мадридом, силою волшебства он приподнимает крыши и заглядывает внутрь домов. и все увидели, какие под ней кроются тайны.

Теперь известно, что Памир образуют многочисленные ложбины и пологие склоны, находящиеся на высоте более трех тысяч метров; что над ними возвышаются пики Гурумди и Кауфмана, высотою в двадцать две тысячи футов, и вершина Тагарма, в двадцать семь тысяч футов; что с этой вершины на запад течет река Оксус или Амударья, а на восток — Тарим. Известно, наконец, что ее склоны составлены главным образом из первичных горных пород, перемежающихся со сланцами и кварцем, красным песчаником вторичной эпохи и наносной глинисто-песчаной почвой, так называемым лессом, которым изобилуют в Центральной Азии четвертичные отложения.

Чтобы провести рельсовый путь по этому плоскогорью, строителям Великой Трансазиатской магистрали пришлось преодолеть почти невероятные трудности. Это был вызов, брошенный природе человеческим гением, и победа осталась за человеком. На этих отлогих проходах, называемых киргизами «бель», были сооружены виадуки, мосты, насыпи, траншеи и тоннели. Здесь только и видишь

крутые повороты и спуски, требующие сильных локомотивов. В разных местах установлены особые машины, подтягивающие поезда на канатах. Одним словом, тут потребовался геркулесов труд, перед которым меркнут работы американских инженеров в проходах Сьерра-Невады и Скалистых гор.

Эта безотрадная местность производит гнетущее впечатление, и оно еще более усиливается по мере того, как поезд, следуя по причудливым изгибам стальной колеи, достигает головокружительных высот. Ни сел, ни деревушек. Ничего, кроме редких хижин, где памирец ведет одинокое существование со своей семьей, своими лошадьми, стадами яков или «кутаров», то есть быков с лошадиными хвостами, мелких овец с очень густой шерстью.

Линька этих животных — естественное следствие климатических условий. Они периодически меняют зимний мех на летний. То же самое бывает и с собаками — их шерсть выгорает от жгучего летнего солнца.

Поднимаясь по этим проходам, видишь иногда в туманной дали неясные очертания плоскогорья. Унылый пейзаж оживляют только небольшие группы берез и кусты можжевельника — основные виды древесной растительности Памира. На бугристых равнинах растут в изобилии тамариск и полынь, а по краям впадин, наполненных соленой водой, — осока и карликовое губоцветное растение, которое киргизы называют «терскенн».