Жюль Верн - Паровой дом (пер. В. Торпакова)

Ночь сияла звездами и была великолепна, но луны не было. На фоне звездного неба вырисовывались высокие деревья, баньяны [70] Баньян — разновидность фикуса, образовавшего вспомогательные стволы-подпорки для поддержки кроны. Слово «баньян» обозначает не самостоятельный древесный вид, а только упомянутую особенность роста. , некоторые из них считаются самыми большими среди гигантов индийской флоры. Стояло полное безветрие, даже малейшее дуновение ветерка не тревожило атмосферу, ни один лист не шевелился, не было слышно никакого шума, за исключением глухого рокота потока, что струился в нескольких сотнях футов в глубине оврага. Но этот рокот перешел в настоящее рычание, как только лошади достигли водопада Сатхунда, который низвергался с высоты 50 туазов [71] Туаз — старинная французская мера длины; соответствует 1,95 м. , разбиваясь о выступы кварцевых и базальтовых скал. Водяная пыль столбом кружилась в ущелье и играла бы всеми цветами радуги, если бы луна освещала окрестности этой чудной весенней ночью.

Нана, Балао Рао и Калагани приехали. В этом месте, за поворотом дороги, внезапно обозначилась долина, богато украшенная подлинными шедеврами буддийской архитектуры. Там, среди храмов со множеством колонн, розеток, арабесок, веранд, с колоссальными фигурами животных самых причудливых форм, испещренных темными ячейками, в которых некогда обитали жрецы — хранители этих священных жилищ, художник может еще любоваться настенными фресками, будто вчера написанными и изображающими королевские церемонии, религиозные процессии, битвы с применением всех видов оружия того времени, каким оно было в Индии, этой роскошной стране, в первые века христианской эры.

Нана Сахиб знал все секреты этих таинственных подземных ходов. Не раз он со своими сподвижниками, теснимый королевскими войсками, находил здесь убежище в тяжелые дни восстания. Подземные галереи, соединяющие их, самые узкие туннели, умело проделанные в кварцитном массиве, извилистые коридоры, тысячи ответвлений лабиринта, запутанность, которая утомила бы и самых терпеливых, — все это было ему хорошо знакомо. Он не мог заблудиться там, даже когда факел не освещал их темной глубины.

Во мраке ночи Нана с уверенностью человека, знающего, что делает, направился прямо к одной из щелей, с виду второстепенной. Вход в нее был скрыт завесой из густого кустарника и нагромождением каменных глыб, которые случившийся давным-давно обвал как бы специально бросил сюда, между кустарниками, растущими на земле, и растениями, обвивающими утес.

Набоб просто царапнул ногтем по зеленой завесе, и этого было достаточно, чтобы о его прибытии узнали все.

Две или три головы индусов тотчас показались среди ветвей, затем десять, потом двадцать, и вскоре люди, проскальзывая между камней, как змеи, образовали группу из сорока хорошо вооруженных человек.

— В путь! — произнес Нана Сахиб.

Не спрашивая объяснений, не зная, куда он ведет их, верные соратники набоба пошли за ним, готовые дать себя убить по одному лишь его сигналу. Они шли пешком, но их ноги могли поспорить в скорости с ногами лошадей.

Маленький отряд углубился в обрывистое ущелье, которое поворачивало по склону к северу и опоясывало вершину горы. Через час отряд добрался до дороги на Кхандву, которая теряется в ущельях гор Сатпура. Ветка, отходящая от железнодорожного пути Бомбей — Аллахабад на Нагпур, и сам основной путь, идущий к северо-востоку, были пройдены на рассвете.

В этот момент на всех парах пронесся поезд из Калькутты, выпуская белый дым на великолепные баньяны, растущие у дороги, и пугая своим ревом диких зверей в джунглях.

Набоб остановил свою лошадь и, протянув руку к убегающему поезду, громким голосом произнес:

— Беги! Беги! И скажи вице-королю Индии, что Нана Сахиб всегда жив и что эту проклятую железную дорогу — дело рук завоевателей — он утопит в их крови!

Я не знаю, что могло бы вызвать большее удивление прохожих, останавливающихся утром 6 мая на большой дороге, ведущей из Калькутты в Чандранагар, — мужчин, женщин, детей, как индусов, так и англичан. И, откровенно говоря, чувство глубокого изумления было вполне естественным.

В самом деле, на восходе солнца от одного из последних пригородов столицы Индии, между двумя плотными рядами любопытных, двигался странный экипаж, если это название применимо к удивительной машине, которая въезжала на берег Хугли.

Впереди, как единственная движущая сила состава, спокойно и размеренно шагал гигантский слон высотой в 20 футов, длиной в 30 футов и соответствующей ширины. Хобот его был полусогнут; как огромный рог изобилия, конец его вздымался в воздух. Позолоченные клыки торчали из огромной челюсти подобно двум угрожающим серпам. Его темно-зеленое странно пятнистое тело покрывала богатая яркая попона, отделанная золотой и серебряной филигранью и окаймленная бахромой с большими кистями. На спине у него возвышалось нечто вроде украшенной башенки, увенчанной круглым куполом в соответствии с индийской традицией; по бокам были вставлены большие круглые стекла, похожие на корабельные иллюминаторы.

Слон тащил за собой поезд из двух вагонов или даже настоящих домов, вроде бунгало на колесах, состоящих из ступиц и ободов. Эти колеса, нижней части которых не было видно, двигались в барабанах, наполовину скрывавших огромные двигательные аппараты. Гибкий мостик, смягчая движения на поворотах, связывал первый вагон со вторым.

Как мог один слон, каким бы сильным он ни был, тащить две массивные конструкции без всякого видимого усилия? Он это делал, однако, странное животное! Его мощные ноги поднимались и опускались автоматически, с механической регулярностью он немедленно переходил с шага на рысь, а между тем не было слышно голоса и не видно руки «махута» [72] Махут (махаут) — погонщик слонов. .

Вот что должно было удивить любопытных прежде всего, если бы они держались на некотором расстоянии. Но если бы они приблизились к колоссу, они бы открыли такое, что их удивление уступило бы место восхищению.

Действительно, ухо уловило бы прежде всего какое-то размеренное рычание, очень похожее на мерные трубные крики этих гигантов индийской фауны. Более того, из хобота, задранного вверх, к небу, с небольшими интервалами поднимались облака пара.

И все же это был слон! Его морщинистая кожа землисто-зеленого оттенка, несомненно, покрывала мощный костяк, которым природа одарила царя толстокожих! Его глаза блистали жизнью! Его члены были полны движения!

Да! Но если бы какой-нибудь любопытный осмелился положить руку на огромное животное, все бы тотчас же объяснилось. То был всего лишь волшебный обман зрения, изумительная имитация, сохраняющая видимость живого слона даже вблизи.