Джеймс Уайт - «Если», 1997 № 01

А таких людей на наших улицах сейчас гораздо больше, чем когда-либо. И не только здесь, в Нью-Йорке, но и в Чикаго, Лос-Анджелесе, Питтсбурге и любом большом американском городе, поскольку искушение безнаказанностью пересилило страх, который прежде сдерживал кое-кого из них.

Кроме того, у них немало свободного времени. Почти все позитивы слоняются без дела, поскольку не могут найти работу.

Тест на «синдром Элбана» весьма прост. Наличие фермента в крови можно определить в ходе очень простого исследования. Работодатели, за которыми официально признали конституционное право проводить таковые, теперь зачисляют в штаты своих компаний медиков, единственная цель которых — выявлять работников с положительной реакцией: тех самых несчастных людей, которых в современной Америке начали называть «новые неприкасаемые».

Следствие: там, где до сих пор была просто нестабильность, наступил хаос. В воздухе запахло революцией. Мир замер в ожидании: что противопоставит наше свободное общество надвигающемуся разгулу уличной анархии?

В любом другом месте на Земле проблему решили бы штыками и концентрационными лагерями. Кстати, во многих странах именно так и поступили. «Синдром Элбана» не признает национальных границ, не уважает ни расы, ни пола, ни общественного положения. Но в нашей стране эту игру, кажется, придется сыграть до конца, и многие полагают, что с ее окончанием американскому обществу — каким бы оно ни было до сих пор — придет конец.

Репортаж из 41-го округа Южного Бронкса вел Тайри Хоси, «WBC News».

— Я все-таки согласился встретиться с вами, доктор Элбан, несмотря на то, что вы натворили.

— Не я, господин Президент, природа. И если не доктор Элбан, то кто-нибудь другой обязательно установил бы эту связь. Лично мне очень жаль, что и вы оказались жертвой фермента, но это, признайтесь, не влияет на факт его существования.

— Сейчас его называют «синдром Элбана». Большая честь для врача! Его имя попадает в учебники, верно?

— Господин Президент, давайте перестанем ходить вокруг да около. Мне известно, что вы позитив. И это не предположение.

— Однако сама история моей жизни начисто опровергает вашу теорию. Мне шестьдесят четыре года, из них я и дня не провел в тюрьме и ни разу не был арестован. Уж меня-то вам не удастся очернить.

— Я и не пытаюсь. В конце концов, я сам позитив.

— Что?

— Да, я тоже болен, и тоже никому об этом не говорил. И у меня тоже чистое досье, на бумаге. Но это вовсе не означает, что в моем прошлом нет поступков, которых следует стыдиться. Дело не в этом. Мы с вами, вероятно, достаточно стары и имеем достаточно высокий социальный статус, чтобы болезнь не заявила о себе: поэтому каждый из нас не представляет опасности для других. Но между нами находится огромное число менее удачливых людей. Только в нашей стране их почти четверть миллиона.

— По-вашему, виноват я? Но я лишь жертва.

— До определенной степени. Вы же видите, что происходит вокруг. Люди, как вы и я, наверняка существовали на протяжении всей истории человечества, но лишь теперь наличие фермента в крови расценивается как роковое обстоятельство. Теперь тест позволяет обществу идентифицировать часть своих граждан как преступников — и не статистически, а на индивидуальном уровне.

— Я жил с этой болезнью. Вы, очевидно, тоже. Мы же смогли миновать все ее опасности, значит, и они смогут.

— Выходит, оставим все, как есть? Вы в порядке, я в порядке, а остальные пусть крутятся, «как смогут»?

Президент Кинней промолчал. Элбан поднялся из кресла.

— Вокруг нас творятся чудовищные вещи. Всех обязывают пройти тестирование, результат которого недвусмысленно утверждает, что каждый позитив — потенциальный преступник, способный даже на массовое убийство, и что в рамках нашей юридической системы он обладает полным иммунитетом к наказанию. Тест настолько непоколебим, что Соединенные Штаты Америки не могут наказать человека, попытавшегося убить президента страны. Вы хоть представляете, как поступает обычный работодатель, когда к нему приходит позитив и просит работу? Его выставляют в ту самую дверь, в которую он вошел, и чем скорее, тем лучше. Правительство здесь не исключение.

Помните Чедвика? Он мертв. Его убила сожительница, обвинив в том, что из-за него она потеряла работу в АНБ.

Как вы поступаете с такими людьми, господин Президент? Разумеется, человека, совершившего действительно тяжкое преступление, в некоторых штатах можно запрятать в кутузку, но только на определенное время. А как насчет остальных, тех, кто еще не поддался власти рока и, может быть, никогда не поддастся? Имеете ли вы право наказывать законопослушных граждан за проступок, который они когда-нибудь могут совершить?

— Чего вы от меня хотите?

— Выходите из укрытия, господин Президент. Присоединяйтесь ко мне, воспользуйтесь вашим влиянием среди прочих тайных, но выдающихся позитивов. Давайте сообща откроемся миру и докажем, что не все из нас так уж плохи. Дадим хоть какую-то надежду людям на улицах.

Взгляните в лицо фактам, господин Президент. Вы виноваты в случившемся не меньше меня. При естественном развитии медицины события развивались бы медленно. Моя книга очень противоречива и до покушения Судано была мало известна. Не получи эта история огласки из-за того, что в ней замешан президент, она никогда не оказала бы столь мощного влияния на общественное сознание. С течением времени люди сумели бы приспособиться.

— Подождите, доктор Элбан. Я не стал бы делать столь далеко идущих выводов. Вспомните, ведь я оказался в роли жертвы…

— Тем не менее ваш особый статус возлагает на вас обязательство — действовать немедленно. Ведь если влиятельные люди не помогут жертвам, они позаботятся о себе сами. Процесс уже начинается, и остановить его необходимо сейчас, пока он полностью не вышел из-под контроля.

— Что вы имеете в виду?

— Назову вещи своими именами, господин Президент. Быть сумасшедшим вовсе не значит быть тупицей. Мы с вами тому живое доказательство. К тому же имеется другая статистика, не упомянутая на суде: относительный уровень интеллекта. Позитивы в большинстве своем умны, со средним коэффициентом интеллекта 125, а у многих он впечатляюще выше. А умному парню нельзя просто так дать пинка под зад, господин Президент, потому что умный парень всегда найдет способ сперва дать ответный пинок, а потом и рассчитаться за обиду сполна. Это было верно еще до открытия фермента и остается верным по сей день.

Теперь эти люди знают друг о друге, к тому же не страдают отсутствием здравого смысла. Более того, им известно, что они не просто меньшинство, а преследуемое меньшинство. Они способны установить между собой тождество, а, главное, — опознать друг друга.